— Как не понять, — сказал Кенжек.
Самолет уже приземлился, АН-2, маленький, сияющий, как новенькая игрушка, с белой полоской вдоль голубых бортов. Он резво бежал по аэродрому, иногда чуть подскакивая, словно пританцовывая.
Бердибек рассказал обо всем Кенжеку, когда они возвращались вчера с поминок… Почему только вчера, если он, Бердибек, уж такой ему друг, дружок?.. Так вы ведь знаете, что там получилось… Может, поэтому… — Кенжек, очевидно, имел в виду схватку между Сарсеном и Айгуль… — А в общем как сказать — почему… Ружье-то было его, Бердибека… Вот он и переживает: если бы, говорит, не я, не мое ружье… Хотя он, Бердибек, тут при чем?.. Ему сказали: дай пострелять… Он и дал…
Но ведь там, Кенжек, где это произошло… Там, кроме Бердибека, еще и другие были… Они что же, выходит?.. Они все испугались, когда Ораз выстрелил… Дурак, говорят, что ты наделал?.. А потом, на допросе?.. Ведь с них в первый же день снимали допрос… Что же они?.. Как сказать — что… Разве не понятно?.. Нет, Кенжек, тут одно с другим не вяжется… Тут ведь следствие… Экспертиза… Ведь когда огнестрельная рана, по ней в точности можно определить… Да и сам Бердибек… Он ведь своей машиной был занят, и пока в моторе копался… Мало ли что ему могло померещиться?..
Он обрушил на Кенжека эти вопросы, первые среди тех, которые сразу хлынули ему в голову…
… Вопросы, на которые Кенжеку не под силу было ответить.
— Не так все это просто, Кенжек, — сказал он.
— Анау-мынау, — сказал Кенжек. — Кто говорит — просто… Анау-мынау… — В глазах его что-то померкло. Казалось, он вдруг потерял интерес к разговору, вообще к Феликсу. — Он хотел вчера сам вас увидеть, рассказать… Бердибек. Только уже было поздно…
Он поднялся.
— Счастливо долететь, — сказал он, улыбаясь. Улыбка у него была каменная.
Через минуту «рафик» исчез в туче высоко и как бы нарочно взметнувшейся пыли.
Из АН-2 торопливо выходили пассажиры — с детьми на руках, с вещами, с обернутыми в бумагу и перевязанными бечевкой покупками. Какой-то мальчуган вел за руль трехколесный велосипед. Феликсу неожиданно вспомнился вильнюсский сквер, с гранитной плитой, на которой было выбито имя Сераковского, — вспомнились дети, мальчик и девочка, с велосипедом, в аллейке, аккуратно присыпанной оранжевым песком…
Он поднял чемодан, тяжелый от бумаг, и направился к самолету.
Пока он шел по летному полю — самолет стоял совсем близко, в какой-нибудь полусотне шагов — перед ним собралось воедино все, что скользило, не задевая, в эти дни, от чего сам он как бы невольно отстранялся. Пожилой врач, устремившийся к подъехавшей к моргу машине с чрезмерной поспешностью… Оброненные Жаиком слова о какой-то ссоре… Жаиком, а затем Козыревым… Сами похороны, пожалуй, тоже чрезмерно поспешные… И настойчивые, участливые уговоры Сарсена — уехать, уехать… И вчерашний всплеск Айгуль…
— Скорее, скорее!.. — крикнула бортпроводница.
… Испугались… Чего они испугались?.. Испугались, что если до суда дойдет, вся история с Темировым выплывет, и тогда…
Посадка заканчивалась. Бортпроводница — светловолосая девушка в прозрачной блузке с пышными кружевными манжетами — торопливо проверяла билеты у последних пассажиров. За Феликсом, поталкивая его по ноге увесистой дорожной сумкой стояла старуха в белом кимешеке, накрывающем голову и плечи.
… Это Ораз… Ораз — дурак… А они не дураки… Чтобы убивать… У них другие способы выныривать из воды сухими…
— У меня осталось только одно место, — сказала девушка. — В кассе напутали.
Она пропустила Феликса и протянула ему билет.
— Да вы не волнуйтесь, бабуля, — обратилась она к старухе, — мы через час опять прилетим.
Но старуха, опустив сумку на землю, обеими руками тянула ей свою помятую зеленую бумажку. В ее растерянном бормотании Феликс разобрал уйленеди и тойга, что значило «сын женится» и «на свадьбу».
— Не могу, покачала головой девушка. — У меня самолет полный. Это не я, это касса…
Это не касса, подумал Феликс, это судьба.
Казалось, у него с плеч свалился неимоверной тяжести груз, возраставший по мере того, как он шел к самолету.
— Пропустите ее, — сказал он бортпроводнице. — Пускай летит.
Он с удовольствием ощутил под ногой после шаткого трапа прочную, твердую землю.
— А вы то здесь при чем?.. — удивилась девушка. — Ну как хотите… — добавила она почти обиженно ему вдогонку.
Он сдал в кассу билет и вышел на дорогу.
Автобус, мышиного цвета «пазик», курсирующий между городом и аэропортом, только что ушёл, увозя прилетевших пассажиров. Феликс пожалел, что отпустил Кенжека. Впрочем, сказал он себе, какое это имеет значение…