Было уже почти семь, когда появилась Катлин. Она выглядела бледнее, чем обычно, но казалась веселой и более многословной. Можно было подумать, что она переживает счастливейшие минуты своей жизни. Какой прекрасный вид! Гляди, река! И какая приятная палата! Такая большая, такая чистая! Ты выглядишь отлично!
«Чудеса, — подумал я. — Больничная палата, оказывается самое веселое место на свете. Все здесь становятся актерами, даже пациенты. Принимаешь новые позы, наносишь новый грим, радуешься новому счастью».
Катлин непрерывно говорила. Хотя она сама недолюбливала людей, болтающих ни о чем, именно это она сейчас и делала. Почему она опасается молчания? Я силился понять, и нервы мои напрягались все больше. Быть может, ей тоже что-то известно? Она вполне может что-то знать. Она была там, когда произошел несчастный случай. Она могла обернуться.
Я бы с удовольствием перевел разговор на эту тему, но не мог остановить поток ее красноречия. Она говорила без умолку. «Исак заменяет тебя в газете. Телефон в кабинете звонит без конца: куча народу интересуется, как твои дела. И, представляешь, даже этот — ну, как его? — ты знаешь кого я имею в виду, ну, толстый, на беременную похож, да знаешь ты его, который злится на тебя — даже он звонил. Исак говорил. Еще…»
В дверь постучали. Сиделка — новая, не та, что была утром, принесла мой обед. Это была пожилая женщина в очках, высокомерно-безразличная. Она предложила покормить меня.
— Не беспокойтесь, — сказала Катлин, — я это сделаю.
— Пожалуйста, как хотите.
Мне не хотелось есть. Катлин не отставала: немножко супу? Конечно, конечно, тебе надо. Ты потерял много сил. Ну, еще. Еще одну ложечку. Только одну. Еще одну, для меня. И еще одну. Чудесно. А теперь то, что осталось. Гляди-ка, кусочек мяса! О, какой аппетитный!
Я закрыл глаза и постарался не слушать. Ничего другого мне не оставалось. Внезапно мне захотелось закричать. Но я знал, что я этого не сделаю. В самом деле, какой смысл?
Катлин болтала и болтала.
— …Еще я наняла адвоката, очень хорошего. Он собирается подать в суд на владельцев такси. Завтра должен зайти. Он считает, что дело многообещающее. Говорит, что ты получишь кучу денег…
Покормив меня, она взяла поднос и поставила его на стол. Пока она придумывала себе работу, я разглядел, как она утомлена. Теперь я понял, почему она слишком много говорила: она была на пределе своих сил. За ее наигранным веселым настроением скрывалась смертельная усталость. Семь дней. После несчастного случая прошла неделя.
— Катлин! — позвал я.
— Да?
— Пойди сюда, присядь.
Она послушно уселась на край постели.
— В чем дело? — спросила она встревоженно.
— Я хочу тебя кое-о-чем спросить.
Она нахмурилась: «Ну?»
— Я тебя не узнаю. Ты переменилась. Ты столько говоришь. Почему?
По ее векам, по плечам пробежали дрожь.
— Столько всего произошло за неделю, — сказала Катлин, слегка покраснев. — Я хотела тебе рассказать обо всем. Не забывай, что я не разговаривала с тобой неделю.
Она взглянула на меня так, будто ее побили, и опустила голову. Потом она медленно, как автомат, несколько раз повторила тихим, усталым, лишенным интонации голосом: «Я не хочу плакать, я не хочу плакать, я не хочу…»
«Бедная Катлин, — подумал я. — Несчастная Катлин». Из-за меня она так изменилась. Катлин, такая гордая, Катлин, чья воля была самой сильной, а сила — чистой и непреодолимой. Непокорная Катлин, с которой готовы были вступать в схватку умные, решительные мужчины. Теперь у Катлин даже не было сил сдержать слезы, остановить поток слов.
Я изменил ее характер. А она хотела переделать меня! «Нельзя переделать человека», — говорил я ей еще вначале, говорил тысячу раз. «Ты можешь изменить чьи-то мысли, привычки, привязанности. Ты можешь изменить даже чьи-то желания, но не более того». «Мне довольно и этого», — отвечала она.
И битва началась. Катлин хотела во что бы то ни стало сделать меня счастливым, дать мне почувствовать прелесть жизни. Она хотела, чтобы я позабыл прошлое. «Твои прошлое умерло. Умерло и похоронено», — говорила она. А я отвечал: «Я сам — мое прошлое. Если оно похоронено, имеете с ним похоронен и я».
Она сражалась упорно. «Я сильная, — повторяла она. — Я справлюсь». А я отвечал: «Да, ты сильная, ты прекрасная. У тебя есть все, чтобы одолеть живых. Но сейчас ты сражаешься с мертвыми. Мертвых нельзя победить!» — «Увидим».
— Я не хочу плакать, — говорила она, опустив голову, словно под тяжестью всех мертвых, умерших со дня сотворении мира.