«Ты не умеешь водить машину».
Оно, конечно, верно, но я много раз видела, как это делают другие — вроде бы ничего лосжного. Просто поворачиваешь ключ, ставишь передачу и нажимаешь на педаль газа, не забывая вращать руль. Если надобно остановиться, нужно вдавить педаль тормоза. От меня не требовалось много мастерства — в конце концов, я была бы единственным водителем на дороге. Сложнее всего будет выехать из города, не задевая другие автомобили, громоздящиеся на проезжей полосе. Придётся ехать по тротуару. Но я была уверена, что как-нибудь справлюсь с этим.
Если только машина заведётся.
«Но ведь зажёгся же фонарь».
Я подошла к машине и дёрнула за ручку дверцы. Когда она открылась, я подавила в себе позыв отпрянуть — должно быть, боялась, что из салона на меня вывалится какой-нибудь скелет. Скелета не было, зато на водительском кресле сиротливо валялась газета с голой девицей на обложке. Луч фонаря прыгнул влево. Ключи были в замке зажигания. Я понятия не имела, в каком они положении — двигатель включён или отключён, — но предчувствие разочарования покрыло мой язык медным налётом. Медленно я протянула руку и коснулась ключа, поворачивая его вправо — он сопротивлялся. Тогда я начала крутить ключ влево. Здесь он повёл себя менее строптиво и со щелчком развернулся. Машина не шелохнулась, не выдала струю выхлопных газов, не заурчала мотором. Она была мертва. Я вернула ключ в прежнее положение. Ноль реакции.
— Что и требовалось доказать, — пробормотала я. Вкус меди во рту усилился. Я выпрямилась и резво пошла дальше, не позволяя себе жалеть о произошедшем. Я всего лишь попыталась немножко облегчить себе жизнь, но не получилось. Что тут такого. Не повод устраивать трагедию.
Это путешествие я запомнила очень хорошо и в дальнейшем могла вспомнить с кинематографической точностью. Я ходила по хитросплетениям улиц, постепенно подбираясь к пригороду. Строения опять казались исполинскими изваяниями, готовыми обрушиться на меня. Ветер ожил и бесновался на крышах. Он не собирался молчать, как в прошлый раз: я слышала его крики в водостоке, а над головой надрывно выли электрические провода. У входов зданий он теребил плохо закреплённые вывески, заставляя их издавать лязг. Ветер пытался меня запугать, заставить вернуться в дом. Он донёс до меня бой часов на ратуше, многократно усилив и растянув. Двенадцать ударов почти слились друг с другом, образуя непрерывное мрачное гудение. Город перестал прикидываться глухим: сегодня он был полон звуков, от которых сердце покрывалось инеем. Сколь бы я ни пыталась себя ободрить, но всё равно попала под влияние этого угнетающего оркестра и резко оглядывалась, когда мне казалось, что в темноте кто-то шевелится. Особенно плохо мне было, когда Маяк надолго скрывался за высокими домами. Но стоило ему выглянуть и подмигнуть мне своим синим лучом, я выпрямляла спину и прибавляла шаги.
Многоэтажки редели. Я была в одном из тех районов, куда родители не рекомендуют ходить детям. Дома были низкими и серыми, располагались хаотично. Сама улица шла неровно, сворачивая то налево, то направо. Машин тоже поубавилось. Даже воздух здесь был немного другим, с роматом чего-то горького. Ветер музицировал вволю на проводах, ржавых трубах и на листах железа, которые непонятно почему свисали со стен некоторых домов. По обе стороны от дороги росла низкая колючая трава, которая выглядела в электрическом свете почти белой. Я видела собачьи конуры, в обилии расположенные у маленьких домиков, и инстинктивно обходила их стороной. Наверняка собаки сгинули вместе со своими хозяевами… но ведь осталась же та псина, из которой ОНО высосало кровь под магазином.
Чтобы сохранять спокойствие, я стала на ходу напевать песни, которые недавно занимали верхние строчки в телевизионных хит-парадах. С удивлением обнаружила, что это нехитрое занятие здорово отвлекает.
В крайнем квартале города велось строительство: несколько высотных кранов протягивали длинные рукава в различные стороны, а под ними припарковался здоровенный бульдозер. Жилых домов почти не было. Часть улицы была перекрыта, и на ограждении висела ярко-жёлтая табличка с чёрной надписью: «СТРОИТЕЛЬНАЯ ЗОНА. ДВИЖЕНИЯ НЕТ». Ещё одна ограда располагалась за кранами на расстоянии полутора сотен футов. Там уже начиналась поляна; город терял на ней свою власть, чтобы передать её лесу.
Я остановилась перед табличкой и несколько раз перечитала лаконичное сообщение. Потом подняла голову и посмотрела на стену деревьев, перешёптывающуюся за поляной. Я не видела дороги, но знала, что она есть и пронизывает лес насквозь до соседнего города. Чёрная гряда опушки отчётливо выделялась на фоне небосвода, тоже чёрного, но не настолько. Чёрное на чёрном. Я нервно дёрнула губами. Неужели мне придётся войти туда, в эти жуткие владения? Разве нет другого выбора?