Но улыбка недолго держалась на моих устах. Я обвела лучом всю кухню, каждый уголок тесной комнаты. Всё осталось таким, как было раньше — ряды тарелок на подставках, над ними сковорода на гвозде. Холодильник, стол, плита — все было на месте, даже мусорное ведро с апельсиновыми корками на верхушке. Я вспомнила, как мама перед сном раздавала нам с отцом апельсиновые дольки. Было вкусно — я люблю фрукты…
Я вышла из кухни, держа фонарь перед собой, как пистолет. Яркий свет делал вещи чёрно-белыми, убивая краски. Я осмотрела гостиную и увидела, что пульт от телевизора лежит на диване. Это я оставила его там, когда пошла спать.
— Мама? — ещё раз окликнула я, потирая ушибленный лоб.
Не получив ответа, я перешла к спальням. Сначала заглянула к родителям, чтобы окончательно убедиться, что их нет. Шлёпанцы матери лежали под кроватью, зелёные и ворсистые. Её очки были на тумбочке у кровати. Электрический луч собирался на стёклах зелёным бликом. Но тапочек отца я не заприметила.
Я зашла в свою комнату. Первое, что бросилось в глаза — постеры. Целая плеяда постеров на стенах. Это увлечение обычно проходит с выходом из подростковой поры, но ко мне это не относилось. Даже в двадцать лет я продолжала лепить фотографии известных людей (а иногда и не очень известных) на обои, вызывая этим нарекания родителей. В белом освещении лица на плакатах выглядели довольно жутко, поэтому я поспешила направить луч подальше от них, на чёрное окно. Как оказалось, зря. Из глубин бездонного стекла на меня тоже направили водопад света, и я увидела там девушку, которая делала то же, что и я. У неё было размытое белое лицо. Одежда — ночная сорочка с синими лепестками цветков. Мне показалось, что девушка дрожит от страха вместе с покачиваниями резких теней на стенах.
Мне стало страшно. Я проснулась посреди ночи, вокруг темнота, электричества нет, и мама с папой куда-то делись. Было из-за чего приходить в дрожь.
Я сделала очередную оплошность — выключила фонарь, не желая смотреть на своего двойника и неживые лица на постерах. Темнота вернулась — после света ещё более густая и угнетающая. И тут я заметила нечто, из-за чего у меня ёкнуло сердце.
За окном было темно. Ни одного огонька. Ни в домах, ни на уличных фонарях. Никаких машин на улицах. Словно дом стоит не в городе, а посреди леса. Район, конечно, у нас был не самый престижный, но всё-таки в любое время суток улица бывала освещена. Порой панорама огней раздражала меня; тогда я засыпала, отгородившись от света толстыми бархатными шторами.
«Что же это такое?» — ошеломлённо подумала я, подбираясь к окну. Надеялась увидеть там, снаружи, хотя бы малую искорку, но надежды так и остались надеждами.
На улицах лежала мгла. Наш дом словно парил в просторах далёкого космоса. Я взглянула на небо и не нашла ни одной звезды. Дома, фонари, машины, луна, звёзды — все словно сговорились и устроили надо мной (или над всем городом) не очень смешной розыгрыш.
«Облака, — зацепилась я за единственное разумное объяснение. — Звёзд нет, потому что облачно».
Но в памяти сразу воскресло воспоминание — как я в последний раз посмотрела в окно, прежде чем лечь спать. Небо имело сливовый цвет наверху и ярко-алый — у горизонта, где садилось солнце. До самого края небосвода не было ни облачка. Я ещё порадовалась, что завтрашний день будет, судя по всему, из числа последних по-настоящему летних дней, и я смогу пройтись по городу, напоследок вдыхая аромат лучшего времени года.
Я крепко зажмурилась и провела языком по нёбу. Из-за того, что во рту пересохло, прикосновение языка было шершавым и неприятным. Палец почти непроизвольно нажал на переключатель фонаря. Открыв глаза, я вновь увидела чёрное стекло в жёлтом сиянии, словно закрашенное краской, и колеблющийся образ напуганной девушки за его гранью. Можно было протянуть руку и убедиться, что стекло настоящее, а не плод воображения.
Мне стало неуютно, что я в одной ночной рубашке. Я отвернулась от окна и выхватила лучом стопку одежды на круглом стуле. Положив фонарь на кровать, я начала одеваться — наспех, как во время бомбёжки. Всеми жилами я рвалась наружу из пустой квартиры. Была безумная вера, что окно всё же обманывает меня, и, когда я переступлю порог дома, то увижу красноватые яблоки фонарных ламп и змею автомобильного потока, издающую мерный гул. Мои зубы застучали, когда я натягивала на себя джинсы и серую домашнюю блузку. В свете фонаря серый цвет становился чёрным.