Через минуту крыса (если её можно было так назвать) умерла.
Перед смертью она поднялась на задние коротенькие лапки, чтобы всем весом свалиться на землю. Эпицентр этого искусственного землетрясения оказался рядом со мной. Меня подбросило вверх и снова приложило к земле. Уши словно заложили мокрой ватой, зубы заныли. Наверное, так чувствуют себя люди, рядом с которыми взорвалась граната.
Но это падение стал последним движением, которое сделала крыса. Я услышала, как она рухнула оземь неподалёку от меня своей массивной тушей и больше не шевелилась. Я вспомнила перепонки на её передних лапах и гладкую, поросячью кожу, обтягивающую нижнюю часть лап. Я поняла, для чего крыса устраивала грохот. Она не могла видеть, так что давно умерла бы с голоду в подземелье, если бы у него не имелись другие чувства, заменяющие зрение. Подобно летучим мышам, крыса определяла местонахождение своих жертв по звуку — точнее, по колебаниям почвы, которые она вызывала, с размаху погружая свои массивные лапы в землю.
Радоваться своей догадливости я не могла. Крыса умерла, но лишь потому, что её что-то убило. Это «что-то» было ещё здесь. Стояло рядом со мной молчаливым наблюдателем, снова упиваясь моей беспомощностью, как делало это на всём протяжении моей дороги к Маяку.
— Кто здесь? — спросила я охрипшим голосом.
Тишина. Но меня было не обмануть. Я чувствовала это существо всеми жилами. Его ненавидящий взгляд прожигал кожу. Словно вся человеческая злоба собралась в одной твари — и эта тварь была передо мной…
— Я знаю, что ты здесь.
Я с трудом встала на ноги. Иллюзий не питала — если ОНО спасло меня от слепой крысы, то, значит, хотело разделаться со мной само. В конце концов, не ОНО ли заставило Изрла и его свору пленить меня, чтобы я сошлась с ним не под спасительным лучом Маяка, а в бездушных катакомбах подземелья?
— Ты победил, — устало сказала я. — Делай, что хочешь. Мне уже не выбраться…
В ответ на свою тираду я ждала что угодно — смертельный удар, презрительный смех, хищный рёв, — но только не звонкий девичий голосок, который пролился по горловине серебряными колокольчиками:
«Анна?.. Почему ты сердишься?».
Сердце отозвалось резкой болью; я схватилась за левую сторону груди и согнулась, но не отвела взгляда от переливающейся темноты перед собой. Я знала этот голос.
— Джо?!
Сначала — молчание, но затем я снова услышала весёлый, такой бодрый, до боли родной голосок:
«Хочешь раскрыть карты?.. Тогда, чур, ты первая!».
— Джо! — закричала я и, шатаясь, пошла вперёд. Руки вытянула перед собой, чтобы найти младшую сестрёнку — коснуться её красного платьица и шелковистых угольно-чёрных волос. Голос был так близко!
— Джо, где ты?
«Раскрыть карты» — это было любимое выражение Джо. Многие вечера мы коротали за потрепанной колодой игральных карт. Я относилась к картам без особого энтузиазма, а вот Джо просто обожала играть в покер на конфеты. «Хочешь раскрыть карты? — спрашивала она с лукавым прищуром, когда видела по моему лицу, что карта не идёт (такое случалось довольно часто). — Тогда, чур, ты первая».
— Джо…
Приглушённый смешок на расстоянии десяти-пятнадцати шагов. Меня бросило в жар и холод. Джо часто смеялась. Это я была вечно мрачной и угрюмой, за что зарабатывала от неё всевозможные меткие прозвища. Этот смех… весёлый, но с просачивающейся в нотках жестокостью… я спросила себя, где я его слышала прежде.
Я остановилась, руки опустились сами собой.
— Джо?.. — уже полушёпотом, без той эйфории, что раньше.
Что-то замелькало в темноте, что-то, не имеющее цвета и формы, но отличающееся от мглы. Оно таяло, когда я пыталась сфокусировать на нём взор, но снова начинало кружиться там, как назойливая мошкара, если отвести взгляд. Я не знала, что делать. Наверное, мне следовало идти за этой странной искрой, но в свете последних откровений я сомневалась, что это улучшит моё положение.
Монстр. ОНО. И смех злобного ребёнка, так напоминающий мою погибшую сестрёнку. Всё перемешалось. В голове только всплывала одна картина из прежней жизни: солнечный день, серая лента асфальта и красное платье Джо на нём каплей крови.