Киппи лежал между камнями, скомканный, как лист фольги из-под шоколадных конфет. Половины мордочки как не бывало. Уцелевший глаз был закрыт. Но он был жив: грудка подрагивала, в искалеченном тельце слабо билось сердце. К когтям прилип кусок красной ткани, как кровь… и чёрные волоски. Цвет каменного угля. Волоски были такие крохотные, что их обладатель должен был быть размером с… ну, скажем, с таракана.
Негнущимися пальцами я подняла Киппи на ладони. По его телу прошёл приступ судороги. Наверное, я, сама того не желая, сделала ему больно. Кровь наполнила ладонь и стала капать между пальцами. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но какие слова я могла подобрать? Так и осталась стоять, ничего не сказав умирающему другу, и плакала от бессилия. Я была уверена, что бельчонок уже не дышит, когда заметила, что уцелевший глаз больше не закрыт. Он пристально смотрел на меня, не мигая, словно пытаясь что-то сказать. Я наклонила голову к Киппи, будто он мог мне прошептать слова. Он и прошептал — но я могла не напрягать слух, потому что слова лились прямо в голову. Очень далёкие и слабые, как свеча в конце длинной туннели.
«Не верь… продолжай идти… Маяк».
Киппи вновь ушёл в беспамятство; веко опустилось наполовину, пульс неумолимо исчезал. А я взглянула наверх, на размытый синий луч, который стал мне отвратителен. Из-за него я рисковала всем, молилась на луч, как на божество, все эти недели. И чего я добилась? Разве что горького урока, что бывают цели, которые не оправдывают средств их достижения. Мне захотелось положить Киппи на камень, свернуться калачиком рядом с ним и заснуть, чтобы он не был одинок в метаниях по тёмным пространствам. Так бы и сделала, если бы не слова бельчонка. Киппи знал, что я его не ослушаюсь. Он вынуждал меня идти. Любой ценой.
Я не оставила своего друга, а понесла с собой, стараясь не делать резких движений. Он был жив. И, кто знает, возможно, у него ещё был шанс.
«Чудесный Маяк, — отрешённо думала я. — Светлый Маяк. Исцеляющий Маяк. Маяк — средоточие благодати в этой чёртовой вселенной. Должно же это проклятое место нас чем-то наградить, когда мы доберёмся до него. Всё будет хорошо, Киппи».
Покидая площадку, я оглянулась всего раз: мне показалось, что до меня доносится зов младшей сестры — не злобного исчадия ада, которое хотело раздавить меня в кулаке, а той милой маленькой девочки с задатками вундеркинда, которую я знала. Джо звала меня по имени, но когда я посмотрела вниз, увидела только россыпь острых камней, мокрых от дождя. Ни с того ни с сего возродилась мысль об идущих в бесконечном коридоре. Я закусила губу и продолжила подъём.
Глава 34
Киппи умер, когда я прошла половину оставшегося пути. Мохнатый комок в ладони начал остывать. Я пощупала сердце, не желая верить. Сердце не билось. Пульса не было. Мне не оставалось ничего, кроме как бережно закрыть ему целый глаз.
Я похоронила бельчонка под камнями, чтобы до тела не добрались падальщики. Была идея прочитать какой-нибудь псалтырь, но я Библию знала не очень хорошо, и в голову ничего не приходило. По какому-то наитию вместо псалтыря я пробормотала непонятные слова, навсегда врезавшиеся в мою память:
— Гарднер… фамилиа магна… ин темпум… валлум.
Почему-то я была уверена, что именно эти слова мечтал услышать бельчонок над своей могилой.
Глава 35
Дождь скоро кончился. Когда я добралась до вершины, луч восстановил свою девственную чистоту. Я на него почти не смотрела — больше зрила под ноги, чтобы не споткнуться. В принципе, я уже не могла держать голову в нормальном положении. Если существует такая степень усталости, что она может убить человека, то я достигла её.
Возможно, не видать мне вершину, как своих ушей, если бы я не нашла способ подкрепить силы. Рука продолжала кровоточить — и я занималась тем, что слизывала и глотала эту кровь. Она была тёплой, сладкой и до омерзения вкусной. Я пила кровь, представляя, что пью вино. Дошла до совершенно немыслимой идеи, будто самопоеданием я преподношу жертву здешнему Богу Ночи, дабы он был милостив ко мне. Кровь — вино, кровь — жертвоприношение, что тут такого? Если бы я была уверена, что молитва возымеет действие, то запросто сожрала бы собственный палец. Или кисть. Мне можно, терять уже нечего.
Последний подъём был самым сложным. Четыре часа назад мне не составило бы труда вскарабкаться через почти отвесное препятствие, но здесь у меня это получилось только с десятой попытки. Много раз я срывалась, кувырком летела вниз и шлёпалась о камни, кляня мироздание страшными словами. Но через года и века я всё же оказалась на той стороне… на вершине горы. Маяк был всего в сотне шагов, но я не поспешила бежать к нему. Мне нужно было отдышаться. Я легла и стала пристально смотреть.