Но они все еще находились в гробнице — живой гробнице, гробнице, сделанной из деревьев. Несколько дней назад, охотясь на чародея Аруниса, они обнаружили, что стоят над огромным кратером — им потребовались бы дни, чтобы обойти его, если бы они не знали, что Арунис ждет где-то в его глубинах. Сначала они приняли кратер за огромное, поросшее водорослями озеро. Но это было не озеро. То, что они сначала приняли за покрытую пеной поверхность, на самом деле было крышей из листьев: огромных, плоских, эластичных листьев Адского Леса. Пазелу они напомнили кувшинки, покрывающие мельничный пруд, но эти кувшинки были сросшимися: ветка к ветке, дерево к дереву, вплоть до края кратера.
Этот слой листьев запечатывал весь лес. Четырьмя слоя, как они обнаружили при спуске, потому что под самыми верхними были более старые, и все они поддерживались прямыми каменными столбами деревьев. Подобно палубам корабля, каждый слой был темнее, чем верхний. За четвертым уровнем им пришлось спускаться еще несколько сотен футов, пока, наконец, они не достигли лесной подстилки.
Ни капля дождя, ни луч солнечного света никогда не касались этой подстилки. Они забрели в адскую тьму. Семеро из их отряда погибли в этом жарком, мокром лабиринте, где гигантские грибы выделяли споры, атакующие разум, летучие мыши тушили факелы, а сами деревья выпускали усики, незаметные, как питоны, и достаточно сильные, чтобы разорвать мужчину на части.
Адский Лес. Есть ли какое-нибудь место на Алифросе, больше заслуживающее такое имя?
Но здесь, в самом сердце леса, было убежище, оазис света. Руины сдерживали деревья, а стоячая стена прорезала слои листвы, открывая небо. Лунный свет казался ослепительным после почти полной слепоты. Солнце было чистой, изысканной радостью.
— Конечно, много кого надо благодарить, — сказал Нипс. — Для начала, старину Фиффенгурта за то, что подарил тебе дубинку. И Герцила за уроки боя.
— Ты дрался как тигр, приятель, — сказал Пазел.
— Чушь собачья. Я имел в виду уроки, которые Герцил давал Таше все эти годы. Ты видел ее, Пазел? Как она выбрала время удара? То, как она поворачивалась под Аруниса, как размахивалась?
— Я не видел, как она его убивала.
— Это было прекрасно, — сказал Нипс. — Может быть, это и некрасиво говорить. Но, Питфайр! Она словно родилась для этого момента.
— Но это была не она, так?
Нипс бросил на него мрачный взгляд:
— Хватит об этом, ради Рина.
Они молча подошли к подножию сломанной лестницы, где столпились остальные, слушая пение длому. Таша, которая впервые занималась с ним любовью всего несколько дней назад — целую жизнь назад, — стояла перед ним в лохмотьях. Ее кожа отражала все, через что они прошли. Укусы и порезы от призванных существ, с которыми они сражались здесь, у подножия башни. Шрамы там, где она отрывала пиявок, размером с его ладонь. Волдыри от прикосновения огонь-троллей. И кровь (сухая, полусухая, сочащаяся, ржаво-красная, черная), смешанная со всеми мыслимыми отвратительными веществами, размазанная и разбрызганная, от ее ног до золотистых волос. Она поймала его взгляд. Она улыбалась, счастливая. Ты прекрасна, подумал он, чувствуя себя дураком.
Это действительно была любовь: чудесная, опьяняющая. И в то же время му́ка, мучение более тяжелое, чем любая рана. Ибо Пазел знал, что Таша, в некотором смысле совершенно не похожая на других, больше не должна была стоять перед ним.
В живых осталось четырнадцать человек: половина из тех, кто покинул город Масалым и ворвался в сердце этого смертоносного полуострова за одну яростную неделю. Пазел посмотрел на них, победителей, убийц чародея. Трудно было бы представить себе более помятую и избитую компанию. Рассеченные губы, налитые кровью глаза. Свирепые ухмылки, граничащие с безумными. Большинство из них потеряли свое оружие; некоторые потеряли обувь. И все же победа была реальной; великий враг лежал мертвым. И учитывая то, чего отняла у них битва, было удивительно, что безумие лишь мелькало в их улыбках.
Огромный камень, брошенным Арунисом, почти раздавил Герцила Станапета. Однако воин был уже на ногах: он склонился над кучкой трута, вертя в руках палку, пытаясь разжечь огонь. Сестра Пазела Неда помогала, соскребая кору и сучья своими окровавленными руками. Рядом с ними двое темнокожих и сереброглазых длому заканчивали свою песню.
Час прошел и день исчез.
Вид наш недостойный,
Чувствуй снова свет Небес,
Повторяй спокойней: