— Кровь дьяволов, — сказал Олик. — Вы это видели? Вы знаете, что это было?
Собаки скулили. Сам принц почувствовал себя плохо.
— Я не знаю, — потрясенно воскликнул Таликтрум. — Откуда я могу знать? Скажите мне!
— Это Рой Ночи. Это гибель, предсказанная пауками-предсказателями, гибель, которая путешествовала на вашем корабле.
— На борту «Чатранда» не было такого чудовища!
— Да, но там был Нилстоун, и один чародей, которому не терпелось им воспользоваться. Что ж, он воспользовался им, милорд. Он привел Рой обратно на Алифрос, чтобы убивать и кормить.
Внезапный вой. Олик вздрогнул. В четырех или пяти милях дальше по тропе, на холме, который он пересек тридцать минут назад, стоял атимар. Пес смотрел прямо на него — но глаза атимара были не настолько хороши, как ноздри, и Олик подумал, что, по крайней мере, есть какой-то шанс, что пес еще не знает, на что смотрит. Он мог принять принца за еще одного пастуха, за еще одного отшельника.
Пока принц наблюдал, к первому подбежали другие атимары. Некоторые из них улеглись на вершине холма.
— Они, должно быть, запыхались, — сказал Таликтрум. — В конце концов, они побежали не в том направлении, и им пришлось повернуть назад, когда первые учуяли ваш запах. Возможно, они убежали вдвое дальше, чем те, которых вы убили.
— Они недостаточно устали, — сказал принц. — Джатод, вы только посмотрите на всех них.
Собаки продолжали собираться: десять, затем пятнадцать.
— Очень хорошо, — сказал Олик, — мы отправимся в путь прогулочным шагом. Нет, еще лучше — ковыляя. Старый. Я думаю, что смогу подражать согбенному старому отшельнику. А потом, если они позволят мне приковылять вон к тому изгибу тропы, мы полетим. Следите за ними, Таликтрум, и скажите мне, если они начнут двигаться.
Он согнул колени и спину. Ковылять оказалось сложнее, чем он себе представлял. Впервые с момента своего отъезда из Масалыма принц почувствовал страх. Все дело было в этой медлительности, этом спектакле. Он чувствовал, как дрожит его кожа.
Полпути до поворота. Собаки не шевелились.
— Я насчитал девятнадцать, — сказал Таликтрум.
— Милорд, — сказал принц, — вы знаете, что такое нухзат?
— Я слышал, как вы говорили о нем той ночью на заброшенном корабле.
В ту ночь Таликтрум спас его, сразив ассасинов отравленным клинком.
— Последний, кто упал, — сказал Олик, — тот, которого Сандор Отт забил до смерти. Он был в нухзате. Вот почему он начал так хорошо драться.
— И что из этого, принц?
— Я скоро буду в нухзате; я уже чувствую его наступление.
— А! — сказал Таликтрум. — Это удача или несчастье?
Прежде чем Олик успел ответить, стая позади них разразилась воем. «Они приближаются, они приближаются, как демоны!» — закричал Таликтрум. Олик бросился бежать, его собаки бежали рядом с ним, и на этом все, больше никакого отдыха, никаких трюков. Только скорость. Он обогнул поворот, цепляясь за камни в поисках опоры, гравий скрипел у него под ногами. Тропинка была узкой; справа от него были отвесные водопады. Он летел сломя голову, крича своим собакам, чтобы они держались на расстоянии: одна запинка, и атимары их схватят.
В горле у него саднило. Долгий спуск — но был ли это тот самый спуск, начало речной долины? Нет, черт бы все это побрал, перед ним все еще плато. И сооружения. Много сооружений. Может быть, он приближается к городу?
Гребень становился все круче. Земля клочьями осыпалась у него под ногами. Это было похоже на катание на лыжах в одном из горных убежищ императора — ощущение свободного падения, когда равновесие чудесным образом восстанавливается снова и снова. Он подумал о своей матери. Ты познаешь мир за пределами меня, Олик, мир, который я никогда не увижу. Если в твоей жизни будет мир, возможно, ты станешь художником и нарисуешь славные мгновения этого королевства — я имею в виду его красоту, а не деяния. Если начнется война, ты будешь сражаться.
— С ними всадники! — воскликнул Таликтрум. — Семь всадников! Олик, вы должны идти быстрее! На этом плато они вас поймают!
Я не из тех, кто любит драться, мама; я же говорил тебе, что не выношу крови.
— Принц Олик! — Таликтрум кричал ему прямо в ухо.
Я знаю, дорогой. Вот почему ты будешь иметь значение, когда мир оглянется назад. Другие будут кровожадны; ты будешь бороться, чтобы привести нас в чувство.
Если бы к его рукам были пришиты крылья, он бы сейчас расправил их и взлетел, как сокол, с этой израненной земли. Но вместо этого наступила тишина и изменилось освещение. Нухзат начался.