Нипс покраснел.
— Марила, — сказал он, — ты очень умная женщина.
Марила пригвоздила его к полу взглядом.
— Я в этом не уверена, — сказала она и вышла из комнаты.
Воцарилось неловкое молчание. Нипс, вызывающий и пристыженный одновременно, не мог ни с кем встретиться взглядом. «Давай просто уйдем отсюда», — наконец сказала Таша. Она вышла из каюты, и остальные, почувствовав облегчение, последовали за ней. Но у двери каюты Пазел схватил своего друга за локоть:
— Я хочу с тобой поговорить.
Таша тоже осталась. Нипс переводил взгляд с одного на другую.
— Побереги дыхание, — сказал он. — Ты не встанешь на мою сторону, я уже могу это сказать.
— Черт возьми, я не знаю, что такое твоя сторона, — сказал Пазел.
— Чем бы она ни была, ты на нее не встанешь, ага?
— Тогда что означает эта хрень?
— Это означает, что ты свистишь на одной ноте, — сказал Нипс. — У тебя есть Таша. Тебе больше ничего не нужно. У тебя все продумано. Но ведь в твоей голове никогда ничего не путалось, верно?
— Да, приятель, никогда, — едко сказал Пазел.
— Ты знаешь, что я имею в виду!
— На это нет времени, — сказала Таша. — Послушай, Нипс, у нас в головах все спуталось. Жизнь, смерть, магия, голод, любовь, расставание...
— Кто сказал, что у меня спуталось? Кем, во имя Ям, вы двое себя возомнили?
ГРОХОТ.
Палуба накренилась, и они рухнули на пол. Сверху и снизу донесся вой. Корабль ударился, и ударился сильно. Он раскачивался, извиваясь на скале, которая скрежетала под килем. Шум! Треск, раскалывание, стон древнего дерева. Пазел почти ощущал это, как расчленение тупым пыточным инструментом.
Еще один крен. «Чатранд» оторвался от скалы и выпрямился. Но Пазел знал, что он слышал. Не повреждение, а смертельный удар. С нижних палуб уже доносились крики людей:
— Пробоина! Пробоина в корпусе! Покинуть корабль, покинуть корабль!
— Марила! — крикнул Нипс. Он вылетел из каюты в темный коридор.
— Будь осторожен, черт возьми! — крикнул Пазел, следуя за ним так быстро, как только мог.
На Серебряной Лестнице стояла кромешная тьма. Люди устремлялись вверх, ощупывая друг друга, подталкивая сзади. Пазел услышал, как мистер Теггац всхлипывает в темноте:
— Заблудился, заблудился, мой дом...
ГРОХОТ.
Второй удар. Лестница превратилась в желоб из тел. Пазела отбросило назад на лестничную площадку, и пять или шесть человек упали на него сверху. Где-то наверху Нипс все еще выкрикивал имя Марилы.
— Наружу, наружу или утонешь! — кричали мужчины. Потная масса ощупью поднималась вверх, к слабому звездному свету, к наклонной палубе. Многие помогали друг другу. Другие топтались и дрались. Пазел наконец нашел Нипса, который, борясь с людским приливом, звал Марилу с нарастающим страхом.
— О боги, милая...
Пазел присоединился к слепому поиску. Как и Таша, но они нашли только несколько моряков, ошеломленных и истекающих кровью, пытающихся подняться по трапу. Затем сквозь шум до них слабо донесся голос Герцила.
— Все в порядке, Ундрабаст. Она здесь, на верхней палубе. Она цела и невредима.
Пазел был рад темноте, ради своего друга. Нипс разрыдался.
Молодые люди вылезли через люк. Было очень темно: пасть Роя сомкнулась еще плотнее; диск звездного света над ними уменьшился. «Чатранд» несся между отвесными стенами, перепрыгивая через один затопленный камень за другим, все еще с поразительной скоростью. Большая часть экипажа уже добралась до верхней палубы и изо всех сил цеплялась за поручни, шлюпбалки, комингс люка — за все неподвижное и прочное. Капитан и мистер Элкстем остались на квартердеке, но за штурвалом никого не было. Последние остатки контроля исчезли.
Корабль качало, и Пазел обнаружил, что скользит взад-вперед, как деревянная шайба, от левого борта к правому. Он увидел леди Оггоск, плачущую, прижимающуюся к Таше; Герцила, одной рукой зацепившегося за утку, а другой обнимающего Неду, которая прильнула к нему, обхватив руками за пояс. Он пробрался к тому месту, где Фелтруп держался зубами за остатки фала, и схватил его за шиворот.
— Не двигайся! Я тебя держу.
Фелтруп не мог не двигаться, но позволил Пазелу поднять его и прижать к груди:
— Спасибо! Но ты, знаешь ли, совершенно грязный, и у тебя течет кровь с подбородка. Я когда-нибудь рассказывал тебе о своей любви к со́довому хлебу?