— Он выплыл из Леса, находясь на волосок от смерти, — сказал селк. — Клык-рыбы прогрызли рану у него в боку. Но это крепкое животное с огромной волей к жизни.
— Он был любимцем командующего Ваду, — сказала Лунджа. — Я так и не узнала его имени, но отныне я буду называть его Шилу, Выживший.
Болуту повернулся и низко поклонился вождю селков.
— Мы у тебя в долгу, альпурбен, — сказал он.
И снова сработал Дар Пазела: альпурбен означало старший брат на неммоцианском, еще одном изящном южном языке. Болуту использовал это слово как почетное, формальное обращение.
Этот жест не ускользнул от внимания селка. Их предводитель сердечно кивнул Болуту.
— Я Таулинин из рода Тул, — сказал он. — Я веду этих ходоков с тех пор, как пали Горные Короли. Какими бы жестокими ни были ваши испытания, они не лишили вас ни вежливости, ни удачи. Мы собирались перейти Ансиндру недалеко от острова, где мы вас нашли. Если бы мы выбрали любой другой брод, мы бы вообще никогда вас не увидели. Мы знали, что здесь были хратмоги, но не стремились вступать с ними в бой.
— Я все еще не понимаю, как вы меня спасли, — сказал Пазел.
— Мы сильные пловцы, — сказал Таулинин, — почти равные длому, на самом деле. Ты задыхался; мы откачали воду из твоей груди и вытащили тебя в безопасное место. Твоим товарищам мы помогли сбежать до того, как хратмоги послали своих разведчиков на остров. И мы уничтожили ваш плот, каким бы замечательным судном он ни был. В любом случае вы не смогли бы плыть по Ансиндре дальше: у хратмогов есть лагерь на берегу реки, в двух милях вниз по течению. А теперь иди и отдохни, Пазел Паткендл. Как ты скоро узнаешь, наше вино несколько лучше речной воды.
Что-то в рассказе селка об их спасении показалось Пазелу неполным. Он не мог точно определить, что именно: густой туман, необычайное совпадение их обнаружения... Таулинин тем временем повел их вглубь поляны. Пазел увидел, что упавшие камни обозначили очертания небольшого замка или крепости. Большая часть стен обвалилась до высоты колен, и на них вырос мох. Но вскоре они достигли места, где за склоном холма виднелась прекрасно сохранившаяся арка — блоки из красных камней чередовались с другими, вырезанными из серо-голубой скалы стен каньона, а на краеугольном камне была выгравирована фигура бегущей лисы. У порога в кольце из камней плясал огонь, и два селка жарили на вертеле зайца. Глубже в руинах виднелись факелы.
— Куда ты привел нас, старейшина? — спросила Лунджа.
— Это остатки Сирафсторан-Торра, дворца, принадлежавшего Валридиту, монарху-длому, чьи земли были самым восточным из Горных Королевств Эфарока. Внешние стены окружали всю поляну, но в крепость можно было попасть именно здесь, со склона холма. Большую часть своей жизни Валридит правил этой землей с добротой и достаточной мудростью. Но в последние годы своей жизни он стал подозрительным, одержимым могуществом соседних королевств, и возмущался малейшими жалобами своего народа. «Это трещины толщиной с волос в моем королевстве, — обычно говорил он, — и сквозь них я чувствую, как дует ветер, холодный ветер могилы». Его единственными утешениями были его сын и дочь —оба прекрасные и нежные. Юного принца он отправил на запад, в Бали Адро, с приказом искать брака — любого брака — в императорской семье. Парень так и не вернулся из столицы, и то, что там произошло, по сей день остается загадкой.
Какова бы ни была правда, Валридит был убит горем и поклялся на могильном камне своей семьи, что будет лучше защищать свою дочь и сам выберет ей мужа. Опрометчивая клятва. В течение многих лет он охранял дочь, просто запрещая ей выезжать за пределы своего внутреннего королевства. Ее звали Митрайя, и она была полна любви к своему отцу и ко всему народу Торра. Она была радостью его осенних лет — до того дня, когда он пообещал ее мелкому тирану, чью агрессию он надеялся усмирить. Но Митрайя не подчинилась ему, потому что любила другого. Королю никогда не перечил никто из его приближенных, и он заточил ее в этой крепости, поклявшись, что не освободит ее, пока она не согласится на брак. Она покончила с собой после четырех лет заточения.
— Я помню ее лицо вон там, в окне, — сказал другой селк, указывая на груду раскрошившегося камня. — Осенью мы приносили ей дикий виноград. Она чувствовала его запах, когда дул подходящий ветер.