— Это будут девочки. Двойняшки, — отрезала я и, воспользовавшись тем, что свекр и Никита превратились в два соляных столпа, юркнула в сторону двери. — И будьте добры, Виктор Сергеевич, донесите до вашего старшего сына, что мне в моем положении нужен только покой.
На эту тираду ушли последние силы. По ступеням лестницы я сбегала, спотыкаясь на каждом шагу. Следом шла Наташа, прихватившая мою сумку.
— Мирочка, я напрочь не понимаю, что происходит! — посетовала Ольга Станиславовна, дожидавшаяся меня внизу.
— Я тоже, — ответила свекрови, после чего мы с Наташей буквально промчались мимо и устремились к выходу.
Пришла в себя я только оказавшись в кафе и выпив залпом чашку теплого травяного чая с мелиссой. Пока направлялись сюда в такси — обе молчали. Да и обсуждать, по сути, было нечего. Все самое страшное случилось, теперь мне нужно было как-то с этим жить.
— Прости, Мир… — тихо сказала Наташа, положив холодные пальцы поверх моей ладони. — Я как увидела, что этот урод тебя бьет, уже и думать ни о чем не могла.
— Что сделано, то сделано, — пожала я плечами, высвобождая руку. Обхватила ею остывшую чашку в бесплодной попытке согреться. — Буду разбираться с тем, что есть.
— А что там за история с сумасшедшей? Кого Никита имел ввиду?
Я взглянула на Нату, пытаясь по ее лицу прочесть истинные эмоции, которые владели ею в этот момент. Нехорошая тревога поселилась внутри и была связана с тем, что произошло в особняке Вознесенских.
— Сначала ответь, почему ты поехала в мой бывший дом, а не в кафе, как договаривались, — потребовала я у подруги.
Наташа пожала плечами и произнесла совершенно спокойным и ровным тоном:
— Я добралась быстрее, чем ожидала. Решила, что ты еще на месте, захотела помочь тебе с вещами. Кстати, я звонила, но ты не ответила.
Я вынула телефон из сумочки. Так и было — пропущенный вызов от Наты и несколько — от Саши. Черт…
— Прости, я с этим всем сама не своя, — пожаловалась подруге. Потерла виски, пытаясь хоть отчасти обрести здравый рассудок, который мне отказывал.
— Ничего, — заверила меня Ната. — Так что за сумасшедшая-то? — повторила она свой вопрос.
Последнее, чего мне сейчас хотелось — вновь погружаться в то, что я желала бы просто забыть и никогда не вспоминать. Но, пожалуй, мне и самой будет нелишним разложить все по полочкам и лишний раз убедиться, что мне это не привиделось.
— Никита меня обманывал все это время. Ты была права по поводу элитного жилья… та квартира оказалась съемной.
Ната нахмурилась.
— Зачем ему снимать квартиру? Я думала, у семейства Вознесенских с деньгами все более чем хорошо.
— Я не знаю, Наташ, — призналась в ответ. — Может, у Ника и нехорошо. А может, снимал по старой памяти.
Невесело усмехнувшись, я взяла телефон и пока Ната переваривала сказанное, быстро напечатала Саше:
«Я сейчас в кафе, что-то срочное?»
— По старой памяти? — не поняла подруга, отпивая глоток капучино.
— Да. Как оказалось, у Никиты я не одна такая прекрасная была. В тот день, когда я переезжала из квартиры, ко мне заявилась некая Лиля. Сказала, что она проживала там с Никитой… ну или не с ним… — поморщилась я. — Но он был там частым гостем. Настолько частым, что она теперь носит его ребенка.
Наташа округлила глаза и откинулась на спинку стула.
— Вот это да, — выдохнула она с неверием в голосе. — Выходит, у Никитоса теперь будет аж двое детей. Или, погоди-ка… трое?
— Почему трое? — не сразу поняла я.
Телефон моргнул, оповещая о входящем сообщении.
«Заехать за тобой? Скинь адрес», — прочла я, и мои губы тронула улыбка.
«Нет, спасибо. Я не знаю, как долго мы просидим».
— Ну, ты сказала, что у тебя будут девочки-близняшки, — пояснила Ната, и вдруг перевела разговор: — Кому ты там все пишешь? М?
В ее голосе не было каких-то подозрительных ноток, но мне, вопреки здравому смыслу, захотелось спрятать телефон, чтобы только ни одна живая душа не стала свидетелем моей, вполне невинной, переписки с Сашей. Потому что это было только мое.
— Да так, просто пишу, — отмахнулась я. — А по поводу девочек, я солгала. Ребенок будет один, а пол пока мне не сказали.
— Понятноооо, — протянула Ната. — Но вообще все это странно.
— Что именно? — не сразу поняла я.
— Да то, что Ник вроде как врал. Мне казалось, он так тебя любит. А ты — его. Когда увидела, как он тебя лупасит, у меня шок был размером со вселенную! Ты с ним останешься после этого?
В тоне Наташи засквозили странные нотки. Вроде как она пыталась придать своему голосу равнодушия, но ей это не особо удавалось. Ко всему, мне отчетливо послышалась плохо скрываемая… тревога.
«Ты с Наташей?» — прочла я сообщение от Саши, на которое быстро ответила:
«Да. Приеду домой — позвоню и кое-что расскажу».
Домой. Да, я инстинктивно так и написала — домой. Видимо, потому, что в коттедже Саши и чувствовала себя именно так — дома.
— Нет, Нат. Я с ним разведусь в любом случае. Это дело решенное и займусь я разводом в самое ближайшее время.
Сделав глубокий вдох, я быстро прибавила, не дожидаясь дальнейших расспросов:
— И давай о чем-нибудь приятном. Мне сейчас совсем не хочется волноваться.
Наташа покосилась на мой телефон, на который пришло еще одно сообщение, после чего все же перевела тему:
— Давай. Тут Надька Дементьева такоооое выдала!
И я полностью сосредоточилась на рассказе о Наде.
Часть 29. Алекс
— Ты?
Я удивленно отступил от двери, за которой обнаружилась моя мать собственной персоной.
И как только она вообще меня застала? Я заехал в свою городскую квартиру буквально впопыхах — торопился оказаться дома до того, как вернется Мира.
Дома… странно, у меня ведь его никогда, настоящего, не было. Сначала — четыре стены ада, потом — просто место, куда приезжал ночевать. А вот теперь, когда была Мира… было так легко называть домом то место, где находилась она. То место, что и она сама называла так.
— У меня нет времени, — холодно сказал матери, не торопясь пропускать ее в квартиру.
Она молитвенно сложила руки, глядя на меня с такой мольбой, что растаял бы и камень.
— Мы так и не поговорили после того, как тебя выписали… — начала она. — Я просто хотела…
Я обреченно вздохнул, распахивая дверь шире и приглашая жестом ее пройти.
— Что ты хотела? — спросил уже мягче.
— Я хотела… попросить у тебя прощения. Все то время, что ты лежал там, в реанимации, я молилась, чтобы у меня была возможность сказать тебе это…
Она говорила искренне — я видел это. Но как реагировать на услышанное — не знал.
— Ну что ж, считай, что сказала, — передернул я плечами. — Это все?
— Так ты… простишь?
Я задумчиво посмотрел на нее. Какой я знал ее всю жизнь? Дрожащей от страха перед отцом, холодной и отстраненной со мной и ласковой с Ником. Я усмехнулся:
— Знаешь, за что я не могу тебя простить? Не за то, что ты не любила меня…
— Это неправда! — отчаянно прервала она.
— Правда, — покачал я головой. — Но я не могу простить не это. Я не могу простить, что все мое детство — это сплошной страх, что однажды он убьет тебя. Ударит в очередной раз и — убьет.
Она вздрогнула. Расплакалась. Ухоженные руки, ничуть не выдававшие возраст, тряслись, как и хрупкие плечи.
— У меня не было выбора! — дрожащим, дребезжащим голосом проговорила мать. — Я ничего не могла сделать, иначе бы он просто отобрал вас у меня!
Впервые за прошедшие годы я посмотрел на нее иначе. Как можно судить, что пережил другой человек, не будучи в его шкуре? Имел ли я право ненавидеть ее, зная, что представляет из себя папаша?
Но я никогда и не ненавидел. Злился от собственного бессилия, но не ненавидел.
— Ты воспитала в итоге одного монстра и одного человека, который не знает, что такое любовь, потому что практически ее не видел, — сказал ей ровным тоном. — И кто из нас кто — совсем не так очевидно, как вы все привыкли считать.