На днях был лейб-медик. Он рассказывал про гувернантку, которая его просила вылечить от седых волос. Я ему сказала, что и у меня седые волосы.
– От несчастия! – сказал он.
Это меня так сильно взволновало,
– У меня не было несчастий, – начала, было, я, на минуту преодолев себя, но слёзы хлынули на глаза и мускулы лица задрожали ещё более.
– У всех они бывают, – сказал он, по-видимому, тронутый.
Я пыталась заговорить, но не могла преодолеть себя.
– Вам можно помочь, в ваш возраст это возможно, – заговорил он.
– Неужели вы думаете, это меня огорчает? – сказала я с насмешливой грустью и всё ещё смотря в сторону.
– Нет. Я так только, чтоб что-нибудь сказать, – сказал он взволнованно, и тоже смотря куда-то не на меня.
24 сентября.
Вчера лейб-медик был, и я занималась с ним франц[узским] яз[ыком]. Я была в весёлом расположении, так что держала себя как-то не солидно. Просто нервы были расстроены. Он мне заметил, что я рассеяна, – верно, думаете о Валахе (я перед этим что-то говорила о Валахе). Мне стало досадно, и я не умела ответить, но я в следующий раз постараюсь держать себя солиднее. Он заметил, что у нас в саду молодежь гуляет, спросил, всегда ли это так. Я ему сказала, что когда я в саду, то никто не гуляет, и если и проходят мимо, то стороной, что они меня боятся и это хорошо: нужно чтоб кого-нибудь боялись.
Сегодня ездила к м-ме М[аркович] и дорогой встретила е г о. Проезжая в коляске мимо гошпиталя, я увидела несколько молодых людей, вышедших у ворот, тотчас вспомнила о нём и в самом деле его увидела. Он выбежал к воротам без шляпы, растрёпанный, с помятым лицом, некрасивый. Он тотчас узнал меня, хотя я была за вуалью (я была вся в чёрном, исключ[ая] шляпки) и в смущеньи повернулся к своему товарищу (я глазом не моргнула). Это меня начинает занимать. И вот после того я целый день взволнована. Мне было досадно на себя и это волнение. Неужели я его не забуду? И я приходила в отчаяние. Но отчего приходить в отчаяние, лучше ли бы было, если б я его забыла, лучше что-ли мне было зиму, когда его не видала? Лучше ли даже было мне в н а ш е в р е м я? Я помню ночи, когда я вдруг просыпалась, в ужасе припоминала происшедшее днём, бегала по комнате, плакала. Лучше ли? Может тогда, когда в первый раз услыхала от него слова любви, или когда в первый раз он обнял меня. Отчего было тогда хорошо? От того, что ново, неожиданно. И можно ли сделать, чтобы всего этого не было? Пустота была бы или другая ошибка, может быть, более бесцветная. И как могло бы быть лучше с ним? Хорошо было бы, если б до сих пор мы вместе оставались, даже если б я была женой его? Это такой прозаический барин. И чего хочу я теперь от него? Чтоб он сознался, раскаялся, т.-е. чтоб был Ф[ёдоро]м М[и-айловиче]м (далее одно неразборчивое слово). Что же бы тогда было, между тем как теперь имею минуты такого торжества, сознания силы.
Мне говорят о Ф[ёдоре] М[ихайловиче]. Я его просто ненавижу. Он так много заставлял меня страдать, когда можно было обойтись без страдания.
Теперь я чувствую и вижу ясно, что не могу любить, не могу находить счастья в наслаждении любви, потому что ласка мущин будет напоминать мне оскорбления и страдания. Новое может меня занять и то до известных пределов.
На днях, после обеда, вышла я в сад, за мной (в первый раз) вышел Валах и стал говорить, как приятно ему меня видеть. Я заметила, что верно не слишком приятно, когда не был в Версале. Он объяснил, что у него был экзамен. Мы долго говорили, и когда я пошла домой, он крепко жал мою руку. Он простой, наивный, это новизна.
Когда мы говорили, другие молодые люди ходили мимо и меньше говорили с девицами. Дамы с любопытством заглядывали на нас. На другой день я не пошла в сад.
29 сентября.
Больна. Валах бывает через день аккуратно. Лейб-медик всякий день. Главной причиной болезни была, кажется, встреча с плантатором.
Я сказала лейб-мед[ику], что была взволнована одной встречей. Он этому придал большую важность и был грустен. Я тоже бывала часто грустна и взволнована, и он часто, прощаясь со мной, был в волненьи, всякий раз по нескольку раз принимался крепко жать мою руку, предлагал свои услуги; уходя, оборачивался в дверях, чтоб ещё раз взглянуть на меня. Раз он мне сказал, что в известный день придёт м-ме Маркович, и она пришла, когда мы занимались с лейб-медиком французским. Она пробыла несколько минут и как-то странно себя держала. Мало очень говорила, сказала, что её ждут в Пантеоне. М-ме Якоби говорила о том, что сын её учится русскому языку, она сказала, что не заботится, чтоб он знал точности русских выражений. Такого тупоумия я от неё не ожидала. Хоть это и мода, народность, но нужно же понять смысл. Уходя она спросила, какой улицей идти. Лейб-медик взялся её провожать. Она отказывалась, говоря, что и не в этакие места хаживала одна, но он сказал, что ему нечего более у меня делать, и они ушли.