Люкрас усердно ухаживает за М-ме Верлей, но как глупо и нахально это ухаживание. Он становится в стороне от взглядов других в картинную позу и не сводит с неё сладких глаз, садится в конце обеда в соседней тёмной комнате против дверей и оттуда наводит на неё глаза.
Сегодня лейб-медик давал мне урок. У меня были расстроены нервы, и я несколько раз во время чтения принималась плакать. Он, кажется, был тронут, но, вероятно, не мог определить причины этого волнения. Сначала я сидела на диване, а он у камина, но когда у соседей стали играть на фортепиано, он подвинулся ко мне довольно близко, облокотился на диван, так что, когда кто-то постучался, он отодвинулся (была племянница хозяйки), но я на него не смотрела и потому не видела ни позы, ни выражения лица. Когда кончили, он спросил, когда придти. Я назначила вторник, он обещал зайти в понедельник, узнать о здоровьи.
Я заговорила что-то о поездке в Испанию. Он сказал, что для неё, кажется, не нужно вовсе визировать паспорта. Я утверждала: нужно. – Вы всё знаете, что касается Испании – заметил он (нет, мало знала, если б знала, не то бы было). Он не сказал, однако, адрес Плантатора. Следующий раз спрошу. Он сказал, говоря о моей поездке, что это хорошее дело, что и ему хотелось бы проехать в те края.
Я ему скажу, что он не понравился племяннице хозяйки, но что я ей сказала, будто он добрый, только с женскими капризами.
4 февраля. Суббота.
На днях выхожу из омнибуса около Пале-Рояля. Какая-то девочка подошла ко мне и предложила купить пуговицы. Я дала денег и отказывалась от пуговиц, но она настаивала, чтобы я их взяла. Я взяла пуговицы и дала ей ещё денег, но она снова стала совать мне пуговицы, от которых я снова отказывалась.
– Довольно, ей больше не нужно пуговиц, оставь её, – вмешался кондуктор, стоявший подле и, обращаясь ко мне, объяснил, что эта девочка никогда не берёт денег даром, и при этом воздал ей должную честь.
Сегодня был лейб-медик. Он приходил было прощаться и дать последний урок, но оказалось, что ещё увидимся. Он был расстроен и ушёл, не докончив урок, сказал, что болен.
– Это заметно, – отвечала я. – Что у вас?
– Не знаю сам.
– Простудились или не спали?
– Не спал, скверно спал. Когда бы не спал, то это по причине, а тут их не было.
Я не говорила ничего, и мы расстались, как обыкновенно.
– Вы непременно придёте в понедельник? – спросила я его. – Да, я ведь должен ещё принести вам адрес (разве для этого только?). Он говорил об адресе Кор., но я сделала вид, что понимаю адрес доктора в Моntpelier.
Перед этим, когда он был, я сказала, что теперь, когда увидимся, он будет занимать у меня второе место, как медик, первое займёт сестра.
– Я буду ревновать, – сказал он, – хоть в этом я имею право.
Сейчас был Утин. Говорил очень откровенно. Я ему сказала, что им можно увлечься, но любить его нельзя. Он был очень заинтересован и приставал, чтобы я ему объяснила, почему.
Как это объяснить?..
– Странный вы человек, – сказала я и остановилась. Он опять пристал, чтобы объяснила.
– Я вздор хотела сказать.
– Ну, все равно, что за важность!
– Я хотела сказать, отчего ко мне не ходите. Очень просто; и дело есть и, наконец, медовый месяц с Салиасом.
– Вы не хотите поискать причины поглубже? – сказал он.