– Нет, пожалуйста, не беспокойся.
– Как знаешь.
Она встала и заходила по комнате. Мускулы её лица начали как-то подёргиваться, яркий румянец заиграл на её щеках.
– Я хочу с тобой говорить, – сказала она и остановилась перед ним, потупясь; её брови двинулись, и лицо сильнее и чаще начало подёргиваться, она повернулась и снова начала ходить по комнате. Мало-помалу она начала успокаиваться, снова подошла к нёму и села против него.
– Со мной произошла страшная история, – начала она медленно, почти торжественно… Я хочу, чтоб ты мне объяснил, что это такое. Я расскажу тебе всё. Ты знаешь меня, я хочу, чтоб ты меня судил. Ты помнишь, когда мы встретились в первый раз в этой глуши, куда ты был заброшен не по своей воле и где я пропадала с нелюбимым мужем среди антипатичных мне людей. Наше положение, мысли нас сблизили, мы пробудили сознание друг в друге и, очнувшись, испугались своего положения и бросились в объятия друг другу, боясь потеряться. Но не одно отчаяние воодушевляло меня, когда я тебе отдавалась, ты недаром мне говорил о своём обновлении. Я думала найти в ней (любви?) спасение, цель, прибежище и ничего не нашла, кроме стыда и горя…
Тут она остановилась, не в силах далее продолжать от наплыва грустных воспоминаний, и закрыла руками лицо. Жестокая горечь её слов глубоко уязвила Лосницкого. Он молчал и только смотрел на неё пристально. Она продолжала:
– Условия, при которых сложились наши отношения волею обстоятельств, были мне невыносимы по своей двусмысленности, но отказаться от тебя я не могла. Я всё чего-то надеялась, когда же сердце моё было возмущено и ум встревожен, когда самоё здоровье разрушалось, я решилась уехать. Я думала, что новая жизнь, новые лица рассеют мою тоску, но и здесь я нашла всё не так, как думала. Я была одинока, когда встретилась с ним. Это живое лицо было так ново для меня и так полно интереса после общих приёмов и фраз людей, которых я встречал до того времени. Он не поразил меня ни умом, ни знаниями, но всё, что он делал и говорил, было его; в нём было всё, чего я не видала до тех пор в других: страсть, смелость, простота. Он часто у меня бывал и когда увидел, что общество его мне нравится, стал бывать ещё чаще; мы вместе читали, прогуливались, ездили в театр. Мне было хорошо с ним, легко, свободно. Когда он заговорил о любви, я очень удивилась и обрадовалась, потом удивилась и испугалась тому, что обрадовалась. Потом я увидела, что я или должна ответить на его любовь, или тотчас расстаться с ним. На последнее у меня не достало бы сил… Я не требовала у него уверений и доказательств в любви, мне каждое слово, каждый жест его говорили о счастье без примеси тревог и сомнений. Я ничего больше не ждала. Мне нужно было только, чтоб его любовь была искренна.
Тут она остановилась. Воспоминание о прошлом овладело ею; она забыла об окружающем, о том, что говорила. Лосницкий следил за ней.
– Ну и что же? – сказал он, наконец. Она встрепенулась, щеки её разгорелись.
– Он женится, – [сказала] она твёрдо и смотря прямо в глаза Лосницкому.
– Кто тебе сказал?
– Я знаю, наверное.
Но Лосницкого не удивила эта весть. Напротив, он принял её совершенно спокойно, как будто даже ждал, и был доволен ей, как развязкой.
– Кто же мне заплатит за моё страдание и… (одно слово неразборчиво), за все бессонные ночи!
Лосницкий доказывал ей, сколько тщетности и тщеславия в этом притязании; его доводы подействовали на Анну и гордость её проснулась. (Дальше идёт следующая зачёркнутая фраза: «В тот же вечер она писала встретившемуся нечаянно накануне молодому человеку, отсылая ему кольцо со своей руки (ср. с записью Дневника от среды 23 августа 1863 г.)).
На другой день Лосницкий нашёл её совершенно спокойною. Она встретила его с книгой в руках. Она читала. Л[осницкий] был в этот раз как-то разговорчив. Его рассуждения были глубоки и решительны, но вместе с тем неопределённы. Ни он, ни Анна не касались предметов им близких, хотя оба были грустны, но мучительного страдания вчерашнего дня как не бывало. Этого не было, однако, на самом деле. К несчастью, А[нна] не принадлежала к числу тех счастливых существ, в сердце которых сильно отражается радость и горе, но проходят не оставляя следа. Нет, что раз в него попадало, то клало неизгладимую печать. Так и теперь: чёрная дума легла на него и жгла его медленно, но верно.
Прошло шесть месяцев. В бедной деревушке Франции, в соседстве какого-то… (Исправлено вместо: Небольшом городе на юге Германии.) в светлой чистой комнате маленького домика, потонувшего в зелени и цветах, на диване лежала молодая женщина. По лицу этой женщины, освещённому неверным блеском догорающего солнца, по её позе, трудно было различить: спала ли она, умерла, или просто задумалась. Её ресницы были опущены, руки плотно лежали на груди, чёрные волосы длинными и спутанными прядями лежали на подушке. И странно было выражение её лица; это выражение того спокойствия, которое добывается долгим страданием; в нём было что-то бесконечное: покорность ли судьбе, уверенность ли в близкое желанное будущее (так в подлиннике) или последний покой. Мол[одая] жен[щина] сделала движение и открыла глаза; тихим взглядом окинула она комнату и снова закрыла их с выражением тоски и боли. За дверями послышался лёгкий шум, высокий бледный худой мужчина вошёл в комнату и остановился у дверей. Она слегка приподнялась и, облокотясь на изголовье, смотрела на него кротким задумчивым взглядом.