Зоя прервала ее взрывом смеха. Уинни покраснела. Она с ужасом посмотрела в сторону Фредерики и торопливо закрыла за собой дверь. Фредерика расплакалась и бросилась ничком на обитую парчой софу Эви.
Эви присела рядом с ней и пригладила ее волосы, упавшие на лоб.
— Ну, полно, Фредди, — тихо заговорила она. — Уинни хотела лишь похвалить тебя за здравомыслие.
— Не понимаю, зачем она эго делает! Всем понятно, что здравого смысла у меня нет ни на грош!
Эви широко раскрыла объятия. Всхлипывая, Фредди бросилась в них.
— Ты просто измучилась, моя девочка, — пробормотала Эви, погрузившись лицом в волосы Фредди. — И тошнота, и слезы — это все из-за ребеночка. Поверь мне, пройдет еще около месяца, и ты будешь в полном порядке.
Но Фредерика знала, что в полном порядке она больше никогда не будет. Она приложила руку к животу, который был пока таким же плоским, как всегда. Она была рада, очень рада тому, что у нее будет ребенок. И все же она знала, что очень нелегко растить ребенка без отца. Она мечтала, чтобы жизнь у ее детей сложилась лучше, чем у нее, и была более безопасной.
Хотя ее родители очень любили друг друга — подтверждением чему были их письма, хранившиеся у Фредерики, — они умерли в разгар войны. Когда война наконец закончилась, офицеры, друзья ее отца, вывезли ее из разрушенной войной страны — родины ее матери, и в целости и сохранности доставили в Англию, к ее бабушке, могущественной графине Трент. Но леди Трент, презрительно назвав ее темнокожим внебрачным ребенком, не пожелала ее принять. Все думали, что она этого не помнит, А она помнила.
Тогда ее спасители отвезли ее к старшему брату отца, но оказалось, что Максвелл Стоун умер пять месяцев назад. Однако его дочь Эви, которая сама была еще девочкой, открыла ей двери своего дома и приняла в свое сердце. Казалось бы, этого должно быть достаточно. Но это было не так. Она это понимала и чувствовала себя виноватой и неблагодарной.
Поэтому Фредерике теперь оставалось надеяться на романтическую любовь. И избранник, которому она поклянется в любви, будет человеком особенным. Безупречным. Надежным. Заслуживающим доверия. И при этом очень простым человеком. Она выйдет замуж за человека, который сможет обеспечить безопасность ей и, что еще более важно, их детям. Человека умного и основательного, которого она могла бы любить всем сердцем и который заслуживал бы ее глубочайшего уважения.
Она попыталась убедить себя, что таким человеком является Джонни. Но теперь, наедине с тем, что осталось от ее мечты, Фредерика понимала, что в Джонни ее привлекало прежде всего то, что она его хорошо знала. Он был соседским мальчишкой. Простым деревенским сквайром. И все это, казалось, говорило о его надежности и ординарности. Конечно, все это была одна лишь видимость. Но она поняла это только теперь, когда Бентли Ратледж разбил в пух и прах все ее великолепные планы.
Разумеется, она не могла полюбить такого мерзавца, как он! Ведь он не отвечал ни одному из ее критериев. Он не был надежным. С ним невозможно было чувствовать себя в безопасности. И уж конечно, он не был человеком заурядным. И если бы она хоть капельку нравилась ему, он не сбежал бы, даже не попрощавшись. При этой мысли Фредерика неизвестно почему снова расплакалась. Боже милосердный, с той самой ночи, проведенной с ним, она превратилась в безмозглую, безвольную плаксу. Ей хотелось — ох, как ей хотелось! — задушить его за это собственными руками.
— Ну, полно, полно, перестань, — приговаривала Эви, нежно укачивая ее на руках, как будто она снова была бездомным четырехлетним ребенком.
В пятницу вечером Бентли, согласно своему замыслу, прибыл в Страт-Хаус довольно поздно. На круглую площадку перед домом уже начали подавать кареты, и более степенные гости стали мало-помалу расходиться, спускаясь по ступенькам крыльца. Кембл, верный своему слову, действительно приодел его с большим вкусом. Даже Жан-Клод, высокомерный приказчик, заявил, что он выглядит весьма ухоженным, и попытался потрепать его по заду. Бентли лишь усмехнулся, увернувшись от его знаков внимания, и, сев в двухколесный пароконный экипаж, помчался в Ричмонд. На нем были фрак и брюки того цвета, который Кембл именовал «цветом голубых сумерек», хотя Бентли подозревал, что это всего лишь высокопарное определение синевато-черного цвета. Его жилет был из бледно-золотистого шелка, похожего цветом на хорошее шампанское, и в целом он, как ему казалось, выглядел вполне презентабельным, хотя новая сорочка чуточку жала, а в носках не оставалось места, чтобы спрятать нож. Нуда ладно. Все равно его лучше было не брать с собой, чтобы не возникло искушений.
В конце подъездной аллеи он снял плащ и цилиндр и оставил их в экипаже, а сам, как только лакей Раннока отвернулся, растворился в темноте. Он не хотел, чтобы о его прибытии объявляли. По крайней мере до тех пор, пока он не выяснит, откуда дует ветер. За домом возле реки было совсем темно, и тихий плеск речной волны был едва слышен за взрывами смеха и музыкой, доносившимися из бального зала, двери которого, выходившие на веранду, были распахнуты.
Несмотря на весну, погода все еще стояла прохладная, и лишь немногие гости отваживались выходить на веранду. Бентли ничего не стоило перепрыгнуть через низкую каменную стену и подойти через цветники к двери. Зал был полон, но не переполнен. Через дверь ему было видно, как леди Раннок и ее супруг прощались с гостями.
Он заметил стоявших в углу Гаса и Тео Уэйденов. Музыканты заиграли веселый контрданс, и Тео повел танцевать Зою Армстронг. Гас остался стоять возле матери, которая оживленно сплетничала со своей задушевной подругой леди Бланд, красивой темноволосой вдовой, о возрасте которой, как и о ее моральных устоях, можно было лишь догадываться. Обычно Бентли предпочитал женщин именно такого типа, но сегодня она не вызывала у него ни малейшего интереса.
Он начал обходить зал по краешку толпы, окружавшей площадку для танцев, обшаривая взглядом зал в поисках Фредди, хотя пока что и сам не знал, что он ей скажет, когда ее отыщет. Ему хотелось схватить ее за шиворот, приподнять и легонько встряхнуть, а потом зацеловать до потери сознания, хотя он прекрасно понимал, что так делать не следует.
По правде говоря, когда он начинал думать об этом, вся ситуация ставила его в тупик. Потребность поговорить с Фредди, вновь прикоснуться к ней — причем не в смысле секса, а как-то по-другому, чего он и сам не мог объяснить, — не давала ему спать. Чтобы излечиться от этого, он проводил ночи напролет в пивных и прочих злачных местах Лондона. Иногда он вовсе не спал ночью. Это не было для него чем-то необычным. Он проводил таким образом значительную часть своей жизни: предавался разгулу несколько ночей подряд, а потом отсыпался двое суток, восстанавливая силы. Но на сей раз все было по-другому.
Когда гнев, вызванный тем, что ему дали от ворот поворот, поутих, он сказал себе, что просто беспокоится о Фредерике. Что он несет за нее некоторую ответственность. И это было правдой. Но его не покидало странное чувство: ему казалось, что если бы ему удалось заглянуть в ее глаза, почувствовать теплоту ее кожи, ощутить кончиками пальцев биение ее пульса, он смог бы понять, почему она так поступает.
К тому времени как смолкли последние звуки музыки, он успел обойти весь зал, но так и не нашел ее. Танцоры хлынули с танцевальной площадки, и всего в нескольких шагах от него остановился Тео, возвращавшийся с Зоей Армстронг. Потом Гас и Тео ушли, наверняка направившись в комнату, где играли в карты. Звуки музыки в зале сменились жужжанием голосов, но вскоре вновь заиграла музыка. Уинни Уэйден возвратилась к прерванному разговору с леди Бланд, а Зоя, приподнявшись на цыпочки, кого-то с нетерпением отыскивала взглядом в толпе.
Воспользовавшись удобным случаем, Бентли подошел к ней.
— Мисс Армстронг!
Зоя быстро повернулась, и глаза ее округлились от удивления.
Бентли предложил ей руку.
— Не окажете ли мне честь?