— Ты бросаешь меня, Фредди? — хрипло пробормотал он. — Ради Бога, ответь мне просто: «да» или «нет»?
Она покачала головой.
— Я не уезжаю, — произнесла она, заметив, как расслабились его напряженно приподнятые плечи. — Я всего лишь сортировала чулки, чтобы отдать их Джейни в штопку. А чем занимались вы с Кэмом?
— Мы вели себя как пара идиотов, — печально признался он. — Кэм обвинил меня в том, что я пьян, хотя я пьян не был, а просто был в подавленном настроении, мне было жаль себя, я боялся, что ты меня бросишь. Слово за слово — мы повздорили, потом Кэм ударил меня. Или я его ударил. Черт возьми, я даже не помню. Такое с нами время от времени случается.
— Где ты был целый день? — очень спокойным тоном спросила она.
Он на мгновение закрыл глаза. Сквозь распахнутый ворот его рубашки она видела, как на его горле учащенно бьется жилка.
Сегодня утром, спустившись по совету Куинни в столовую, она обнаружила, что ее муж уже полчаса как отбыл верхом, причем никто не знал, куда он уехал.
— Возможно, в Челтнем, — предположил лорд Трейхорн. — Он скоро вернется.
Он, конечно, вернулся. Но не скоро. И выглядел он не наилучшим образом: небритый и в помятой несвежей одежде. От него несло табачным дымом и бренди, черты лица его заострились. И все же он был дома. Цел и невредим. Она вздохнула облегченно.
— Где ты был, Бентли? — спросила она более мягким тоном.
Он запустил руку в волосы.
— Даже и не помню толком, — пробормотал он. — Ездил в Уитингтон, потом в Бельвью. Потом спустился в деревню и заехал в «Розу и корону».
— Ты выглядишь усталым.
— А ты выглядишь красивой, — тихо проговорил он, все еще не смея посмотреть ей в глаза. — И я не могу понять, почему ты все еще здесь. Знаешь, я ведь думал, что ты уедешь. Я думал, что вот вернусь домой, а эта комната пуста.
Похоже, ей придется удовольствоваться этим подобием извинения или объяснения. Ну что ж, пока сойдет и так. Она протянула руку и провела пальцами по щетине на его щеке.
— Мы обещали друг другу прожить вместе шесть месяцев, — напомнила она ему твердым голосом. — Шесть месяцев, чтобы научиться жить вместе, если сможем. Это мы и делаем, я надеюсь. Учимся… как жить дальше.
Это был скорее вопрос, чем утверждение, но Бентли не ответил. Вместо этого он взял ее пальцы, поднес их к губам и поцеловал.
— Сегодня утром ты сказала, что я тебе не нужен, — прошептал он, опустив длинные ресницы. — И что ты никогда не хотела меня. Но, Фредди, я всегда это знал. Тебе не надо было говорить об этом.
Фредерика покачала головой:
— Мне не следовало говорить этого…
— Шш-ш, — остановил он ее. — Я знал, что ты меня не хотела. Я знал это с того самого момента, когда ты прикоснулась ко мне той ужасной ночью. Но я был слаб. Я не смог отказаться. Я не тот мужчина, который тебе нужен, Фредди. И сегодня я целый день размышлял о том, почему я настоял на нашем браке. Я не знаю, почему я не доверил тебе сделать так, как лучше для ребенка. Я не знаю, почему я так настойчиво стремился участвовать в этом. И будь я проклят, если знаю, как мне сделать тебя счастливой.
— Ах, Бентли. — Она покачала головой, положив руку на свой живот. — Нам нужно думать о ребенке. Перестань чувствовать себя виноватым за то, что мы — да, мы! — сделали. И я не могу сказать, что несчастлива — по крайней мере не была несчастлива до нынешнего утра…
— Я знаю, знаю, — прервал он, отпуская ее руку. — Знаешь, от старых привычек трудно избавиться.
Фредерика сложила губы в упрямую гримаску.
— Ну, с некоторыми из них тебе придется распрощаться, Бентли, — сказала она непреклонным тоном. — Я с ними не смирюсь. Можешь использовать эти шесть месяцев, чтобы решить, стою ли я того, чтобы ради меня пойти на такое неудобство.
— Это был всего лишь флирт, — не очень убедительно возразил он. — Я не изменял тебе и не собираюсь изменять.
Фредерика покончила со слезами. Более того, она покончила также с подысканием оправданий для собственного мужа.
— Но такое поведение означает неуважение ко мне, — заявила она. — Это все равно что публично заявить, будто тебе нет дела до моих чувств.
— Но это не так, Фредди, — прошептал он. — Разве ты мне не веришь?
Фредди чуть помедлила.
— Я не вполне уверена, — честно призналась она. — Я не знаю, о чем ты думаешь, Бентли, что чувствуешь. Я знаю лишь, что нас связывает мощная страсть и она становится все сильнее. Но в тот день — ты помнишь, это было в музыкальной комнате в Страт-Хаусе — ты сказал, что мы сможем сделать из нашего брака нечто большее. Однако я… — Она покачала головой, глядя куда-то вдаль.
— Продолжай, — попросил он, взяв ее за плечи.
— Я не замечаю, что ты пытаешься это делать, — прошептала она. — Мы с тобой никогда не разговариваем. Никогда не планируем. Мы не делимся друг с другом своими опасениями и не обмениваемся мнениями. Нас связывает страсть, но не близость. Временами мне кажется, что я тебя совсем не знаю. Да, нам хорошо вместе — но только в одном-единственном отношении. А я продолжаю ждать чего-то большего. Даже не знаю, чего именно. И чувствую себя такой глупенькой и неопытной… — Неожиданно ее голос сорвался, и на глазах появились те самые слезы, с которыми, как она думала, было покончено.
Бентли сразу их заметил. Ругая себя, он схватил ее в охапку и, подняв на руки, направился к кровати, уселся на нее, прислонившись спиной к изголовью, и пристроил ее у себя на коленях. Пока она плакала, он крепко держал ее, шепча какие-то успокаивающие слова, а мысленно пинал себя ногами. Ведь она была права. И намерена настоять на своем. Если пойти у нее на поводу, это будет равносильно тому, чтобы истечь кровью, вскрыв себе вены.
Нет, этого он сделать не мог. Это был бы худший вариант из всех возможных. Вероятнее всего, они так и ограничатся слезливыми упреками и полуправдой, и Фредерика будет по кусочкам складывать то, что никогда не станет единым целым, а он попытается помогать ей, действуя, как всегда, с помощью своего обаяния, своей улыбки и своего пениса. Это было бы так же безнадежно, как складывать стог сена в ветреный день. Но ему придется постараться, потому что — увы! — он ее любит. И он боялся, что случилось это уже давно. Это не была влюбленность, и голову от безумной любви он не терял.
Нет, просто когда он стоял с Джоан у пруда и слушал, как она облекает в словесную форму его самое страшное опасение, что Фредерика может его покинуть, он понял, что любит свою жену. Он просто любит Фредерику независимо от того, заслуживает он ее или нет. И если он ее потеряет, если не сумеет сохранить свой брак… Об этом было страшно даже подумать.
Теперь, когда он вспоминал об этом, все выглядело трогательно и глупо. Он изо всех сил старался заключить этот брак и заполучить ее на своих условиях. Он пытался заставить Фредерику выйти за него замуж, руководствуясь ложными соображениями — например, тем, что он ее обесчестил. Что она ждет от него ребенка. Что у нее нет выбора. Но Фредди, проявив свой горячий темперамент, не позволила ему пойти по избитой тропе самообмана. Нет, она заставила его угрожать ей, уговаривать ее и в конце концов умолять. Если быть честным с самим собой, то он не мог бы сказать теперь, что сделал это только ради нее. Она отмела в сторону все его оправдания и заставила понять, что сделал он это из простого эгоизма. А теперь она угрожала отмести в сторону не только его оправдания, но и его самого.
Наконец она перестала плакать. Бентли прижался губами к ее виску. Висок был горячий, как у малышки Мэдлин после продолжительного приступа слез. Ему не раз приходилось утешать ее, а также Джарвиса и Ариану, когда они разбивали коленки или когда получали за что-нибудь взбучку, так что ему были известны все эти стадии. Слезы переходили в судорожные всхлипывания, а потом наступало некоторое затишье. Фредерика лежала у него на коленях, свернувшись калачиком и прижавшись щекой к его груди.