Старуха пренебрежительно взглянула на него через плечо, достала из кармана бумажный пакетик и высыпала его содержимое в огонь. Оперевшись на каминную полку, она так низко наклонилась над пламенем, что Бентли испугался, что она упадет в огонь. Уголь зашипел и стал потрескивать. Пошел белый дым, который, свиваясь спиралью, зазмеился к дымоходу. Синьора Кастелли наклонилась еще ниже и сунула в струю дыма колоду карт.
Бентли сорвался с места и оказался рядом с ней.
— Боже милосердный, синьора! — вскричал он. Держа ее за талию, он выхватил из огня ее руку. — Надо быть осторожнее!
Старуха рассмеялась ему в лицо. Схватив за запястье, Бентли стал осматривать ее руку, поворачивая то так, то этак. Как ни удивительно, пламя не подпалило даже черное кружево на ее манжете.
— Ну как, заметили ожоги? — усмехнулась она. — Думаю, что нет.
Бентли отпустил ее руку и осторожно взял ее под локоть.
— Вам повезло, синьора, — сказал он, сопровождая ее к креслу. — Что, черт возьми, вы собирались сделать?
Синьора с усилием опустилась в кресло.
— Карты следует очистить, — прошептала она, бросая взгляд через плечо. — Только так можно добиться ясного видения.
Бентли вернулся на свое место.
— При всем моем уважении к вам, мэм, мне все это кажется абсолютным вздором.
Синьора Кастелли указала на него костлявым пальцем.
— Тебя и без того окружает уже немало зла, — заявила она. — И не тебе отказываться, когда кто-то предлагает разложить на тебя карты. — С этими словами она шлепнула на стол колоду карт. — Прикоснись к картам, погладь их и настройся на невидимое.
Бентли умудрился даже подмигнуть ей.
— Синьора, мне всегда больше везет, если карты тасует прекрасная женщина. Начинайте, ну что же вы?
Старуха что-то проворчала.
— Какой же ты трус! — возмутилась она. — Красивый и трусливый англичанин, который боится узнать будущее! Ну же, смелее! Подумай о женщине и ребенке! Сними колоду трижды налево левой рукой! — скомандовала она.
Позднее Бентли не смог бы объяснить, что с ним приключилось, но его пальцы стали действовать сами по себе, словно принадлежали не ему, а кому-то другому. Он и опомниться не успел, как снял эти проклятые карты. Левой рукой. Налево.
— Вот, — проворчал он, закончив.
Старуха снова смела со стола карты и перетасовала их на удивление проворными пальцами. Мастерски орудуя картами, она выложила два ряда по десять карт и крест из шести карт. Бентли с некоторым интересом наблюдал за этими манипуляциями. Он уже видел эту салонную игру, а однажды даже позволил ей погадать ему. Каждый раз карты раскладывали по-другому. На сей раз это было нечто совершенно странное.
Методично переворачивая карты верхнего ряда, она мельком взглянула на него.
— Мы заглянем только в настоящее и будущее, рыцарь, — пояснила она. — Прошлое нам известно. Слишком хорошо известно, не так ли?
— Как вам будет угодно, мэм, — сказал Бентли, поудобнее устраиваясь в кресле.
Что-то проворчав, старуха переворачивала карты верхнего ряда, время от времени тыча пальцем в одну из них и что-то бормоча себе под нос. Потом она принялась медленно переворачивать карты нижнего ряда. Лицо ее постепенно бледнело, рука задрожала. Проклятие! Бентли надеялся, что старуха не доведет себя до сердечного приступа. Де Роуэн, или Веденхайм, или как там еще он себя называл, снимет ему голову с плеч, если его драгоценная бабуся из-за Бентли протянет ноги.
— Странно, очень странно, — удивилась синьора. — Независимо от моей воли твое прошлое, истекая кровью, марает ею твое настоящее. — Она закончила открывать карты нижнего ряда. Бентли заметил, что некоторые карты оказались перевернутыми. Он знал, что обычно это означало плохие новости. Удивительно, как запоминаются подобные пустяки. Синьора перешла к выложенному кресту. Открыв верхнюю карту она с удовлетворением прошептала: — Отлично!
Бентли взглянул на карту. На ней был изображен Заколдованный рыцарь. Рисунок выгорел и был едва различим, но это не имело значения. Он видел его раньше. Средневековый воин с обнаженным мечом, одетый в красную тунику, сидит на белом коне, которого изо всех сил старается сдержать. Его лица не видно, а тело прикрыто массивным щитом.
Она потыкала в карту кончиком пальца.
— Белый конь означает чистоту и дар предвидения, — загадочно произнесла она. — И говорите высоких помыслах личности, стремящейся стать лучше и духовнее. Однако красная туника на всаднике, а также первая карта здесь, — она прикоснулась к карте в верхнем ряду, — они говорят о том, что вы боретесь с грехом, мистер Ратледж. И что за этим щитом вы пытаетесь скрыть свою истинную натуру.
Бентли натянуто усмехнулся.
— Не знаю, как насчет высоких помыслов, мэм, — заявил он в ответ, — но в том, что касается греха, вы недалеки от истины.
— Ах, рыцарь, вы такой храбрый и такой глупый. — Она открыла следующую карту — семерку пик. — Импульсивные действия теперь опасны, — прошептала она как будто сама себе. — Ты выжидал. Но эта карта, она sottosopra…
— Перевернута?
— Да, вижу, что ты хорошо все запомнил, — кивнула она, прикасаясь к козырной карте, лежавшей рядом. — Вместе они означают человека, имеющего власть. Человека, которого ты, возможно, боишься. Или боишься утратить его уважение. Это не совсем ясно! — Она быстро открыла еще две карты. — А-а, ты боишься возмездия. Зуб за зуб, как выражаетесь вы, англичане.
Бентли, держа бокал за ножку, лениво вращал в нем вино.
— Вы меня заинтриговали, — произнес он, не проявляя особого любопытства. — Ну и как, преуспеет он в своих планах мести?
Старуха кивнула:
— Вполне вероятно. Но ведь я гадаю не ему, а тебе.
У Бентли кровь застыла в жилах. Он поставил на стол бокал. Страх, который был так глубоко запрятан в подсознании, что он почти забыл о нем, вдруг напомнил о своем существовании. Не может быть, чтобы он и в самом деле поверил…
— Тебя что-то тревожит, рыцарь, — прошептала она так тихо, что ему пришлось напрячь слух. — Убедись, что ты понимаешь природу греха. Мне кажется, ты этого пока не понимаешь.
Бентли снова схватил бокал, расплескав половину портвейна.
— Не знаю, о чем вы говорите, мэм.
Синьора Кастелли чуть заметно улыбнулась. Пожав плечами, она прикоснулась к следующей карте.
— Но ты хотел бы избавиться от чего-то. Я это вижу: какое-то зло, которое, словно цепью, приковало тебя к прошлому.
— В моем прошлом немало такого, от чего я хотел бы избавиться, — сдержанно ответил он.
Старуха указала на карту в верхнем ряду, на которой был уродливо изображен человек, стоящий перед чашей с кровью.
— Эта карта говорит мне, что ты принес бесполезную жертву. И возможно, не одну. Я вижу преданность, которая была притворной, и угрызения совести, которые были напрасны. Ты должен опустить свой щит, рыцарь, и больше не совершать этих жертвоприношений.
Бентли наклонился к ней через стол.
— Какого рода жертвоприношения?
Старуха, указав на карту внизу, покачала головой:
А этого, саго mio [18], я не могу тебе сказать.
— Силы небесные! — воскликнул он. — Тогда какая польза в этом вашем гадании?
Она слегка приподняла бровь.
— Уж не хочешь ли ты оспаривать то, что говорят карты? — спросила она. — Они говорят правду. То, что мы знаем и в то же время не знаем, понятно?
— Вы что-то ходите кругами, синьора, — проворчал он.
— Жизнь и есть круг, рыцарь, — ответила она. Потом ее пальцы прикоснулись к шестерке пик, на которой был изображен человек, согнувшийся под тяжестью оружия, которое он нес на спине. — На твоем круге жизни было много зла. Тебя лишили невинности, а с ней ушла и твоя жизненная сила. Радость жизни. Ты обозлился, порвал со своей родней и некоторое время плыл по течению. Ты стал безрассудным. Да, очень безрассудным, как человек, который не ценит того, что дано ему Богом.
Старуха была явно не в своем уме, и Бентли не хотел слушать дальше.