Фредди. ох, Фредди.
Это он тоже помнил до боли ясно. Ночью, после того, что он с ней натворил в саду, Бентли вдруг понял, что ему не хочется — нет, он просто не может — оставлять се одну. Ему казалось, что джентльмену так делать не подобает. По крайней мере так он сказал себе. Как будто лишить юную леди девственности без благословения церкви считается хорошим тоном. По этому он привел ее сюда, в уединение ее спальни, понимая что ей захочется смыть с себя все следы того, что он с ней еде лал. Потом, когда ему давно следовало уйти к себе и метаться в собственной постели от сознания своей вины, он вновь под дался искушению.
Как ни странно, но ему безумно захотелось раздеть ее. И сделать это как следует, восхищаясь этим отважным прекрасным призом, который ему удалось заполучить. Но вся бравада Фредди исчезла, как будто ее и не было. Ее вдруг одолела робость, и, чтобы успокоить ее, он снова поцеловал ее долгим нежным поцелуем. Фредди в ответ растаяла. На том и закончился их самоконтроль. Такие вот дела.
Он снова занялся с ней любовью, но на сей раз очень нежно, лаская ее руками и губами, пока тишину ночи не нарушили ее тихие вздохи, символизирующие удовольствие, и она не оказалась в его объятиях. И он снова не мог заставить себя ото рваться от нее. И вот теперь настало утро и нужно было что-то делать. Но что? Или, вернее, как? Потирая щеки, он описал полный круг по комнате. Фредди занимала одну из башенных комнат в самой старой части дома. Потолок там подпирали массивные, потемневшие от времени деревянные балки, которые были едва видны в слабом свете пробуждающегося утра. Старинное окно с ромбовидными рифлеными стеклами выходило на огород за домом. И если не считать этого окна, Бентли со всех сторон окружала каменная стена. Он оказался в ловушке, причем в прямом и переносном смысле.
Однако сбежать отсюда его заставляло не что иное, как его честь. Сбежать и переждать, пока он вновь не обретет способность здраво мыслить. Но сначала надо поговорить с Фредди. Он снова приблизился к кровати и положил руку на ее обнаженное плечо. Но Фредди даже не шевельнулась, и он не смог заставить себя разбудить ее. Отчасти это объяснялось чувством вины. А отчасти тем, что во сне она излучала такую невероятную мирную красоту.
Как все это странно. Долгое время Фредди была самой обычной девчонкой — на таких он и внимания-то не обращал. У него никогда не было девственницы. Не было женщины, которая до него не побывала бы в употреблении по меньшей мере сотню раз. Ему нравились женщины постарше. Более опытные. И, получив свое, он тут же уходил. Он редко спал с одной и той же женщиной два раза подряд и редко два дня подряд обходился без женщины. Он был, как презрительно говорил его братец, неисправимым сторонником случайных половых связей.
Единственный раз он совершил глупость и завел любовницу. Даже воспоминание об этом до сих пор вызывало тошноту. Он взял любовницу не потому, что это было ему нужно, а потому, что она ему нравилась, и потому, что жизнь, которую он мог предложить Мэри, была, казалось, гораздо лучше, чем та, что у нее была. Однако в конце концов он и ее покинул. Причем результаты были самыми плачевными.
Так почему же вдруг Фредди? За последние несколько лет она не раз привлекала его внимание. Причем настолько часто, что это его встревожило. А теперь, глядя на нежный изгиб ее бедра под покрывалом и прислушиваясь к ее медленному ритмичному дыханию, он почему-то почувствовал, что его это как-то успокаивает. Ее длинные тяжелые волосы были распущены — он смутно помнил, как сам вытаскивал из них шпильки и ленточки, — и спускались с подушки, словно черный водопад. Тень от мягких пушистых ресниц лежала на оливковой коже, словно излучавшей тепло. Как ни странно, она была ничуть не похожа на своих белокурых голубоглазых кузенов и кузин, хотя, как он знал, ее отец приходился Тренту дядюшкой Фредериком и был армейским офицером, павшим смертью героя в Португалии и оставившим свою невесту беременной.
Фредди улыбнулась во сне и еще глубже зарылась носом в подушку.
Почувствовав, что его снова так и тянет приласкать ее, Бентли быстро отвернулся от кровати и направился к камину. Голый, он опустился на колени и помешал почти погасшие за ночь угли. Напротив камина стоял шкаф размером с хорошего битюга-тяжеловоза, а рядом — бюро из позолоченного дерева, казавшееся по сравнению с ним до абсурда хрупким. Бентли снова окинул взглядом комнату и, не зная, чем еще заняться, натянул на себя кальсоны, потом зажег свечи на крышке бюро.
Там же лежала наготове стопка писчей бумаги и стояла чернильница. Прежде чем написать что-нибудь приемлемое, Бентли скомкал и отправил в огонь не менее дюжины страниц. То, что было написано сейчас, приходилось считать приемлемым по необходимости, потому что бумаги у него больше не осталось. Он откинулся на спинку кресла и повернул написанное к свету свечи. Он был потрясен, заметив, что пальцы, державшие листок бумаги, дрожали.
Ох, пропади все пропадом, думал он, пробегая глазами по строчкам. От таких слов у любого парня задрожали бы руки. По правде говоря, Бентли было не по себе. Но делать нечего. Надо было думать о репутации Фредди. И перед ее семьей у него было обязательство. Что они решат? И чего хочет он сам?
Откинувшись на спинку изящного кресла, он задумался: чего же хочет он сам? Конечно, ему хотелось бы порхать по жизни ничем не обремененным, свободным от всяких обязательств. Абсолютно безответственным. Это было все, что он умел, что когда-либо хотел или о чем мечтал. К тому же, пытался он убедить себя, Фредди едва ли захочет связывать с ним свою жизнь. Разве что не надолго, ради минутного удовольствия. А если вдруг окажется, что она по-девичьи увлеклась им, Раннок быстро, хирургическим путем удалит это чувство с помощью своего шотландского кинжала. А потом обратит этот кинжал против Бентли.
Да, он, наверное, конченый человек или, вернее, будет таковым, едва успеют высохнуть чернила в приходской книге регистрации браков. Нуда ладно. Не зря же говорили, что Ратледжу сам черт не брат. Когда-нибудь все это должно кончиться. Пожав плечами, Бентли сложил записку, неожиданно для самого себя поцеловал ее и пристроил на подоконнике. Дальше он был намерен на цыпочках добраться до своей комнаты, искупаться, переодеться и ждать неизбежного. Он уже взялся за дверную ручку. Но уйти просто так не смог.
Вздохнув, он вернулся к кровати и, протянув руку, прикоснулся к ее волосам. Но в это мгновение откуда-то из-за двери послышался страшный грохот. О Господи! Его рука замерла в воздухе, мозг лихорадочно заработал. Служанка? Да. С ведром и шваброй? Не может быть. Нет, это, видимо, гремит ведерко для угля. Его взгляд метнулся к окну. Почти совсем рассвело. Путь к отступлению был отрезан. Вскоре здесь появится служанка, чтобы разжечь огонь в камине, и репутация Фредди будет непоправимо, безнадежно испорчена.
Снова загремело ведро с углем — на этот раз совсем близко. Он подошел к створчатому окну, отодвинул задвижку и широко распахнул его. Третий этаж. Внизу кусты рододендрона и падуба. Ну что ж, бывало и хуже. На сей раз по крайней мере за твоей спиной не размахивает револьвером взбешенный супруг. Схватив в охапку свои сапоги и одежду, он швырнул все это навстречу первым лучам зари и взобрался на подоконник. Потом он не мог вспомнить мгновение, когда прыгнул, но, очевидно, он все-таки прыгнул, потому что шумно приземлился в кустарнике, взметнув целую тучу обломанных веток и листьев.
Однако, судя по всему, никто этого не услышал, а значит, ему здорово повезло, поскольку прошло не менее двух минут, прежде чем у него восстановилось дыхание. Правую ногу он подвернул, но она не была сломана. Лицо у него было расцарапано, откуда-то с виска текла тонкая струйка крови. Он осторожно приподнялся на локтях, и эссекский пейзаж медленно закружился у него перед глазами.
С большим трудом он все-таки поднялся на ноги и выудил из зарослей свои сапоги и сюртук. Один носок он обнаружил на ветке падуба, а брюки перенесло через садовую дорожку, и они приземлились на газоне по другую ее сторону. Теряя терпение, Бентли собрал все вещи и натянул их на себя. Он взглянул вверх на окно как раз в тот момент, когда прозрачные белые занавески вздулись от сквозняка: видно, кто-то все-таки действительно открыл дверь! Он представил себе, что был на волосок от гибели, и у него подкосились ноги.