— Так ты и не узнал, кто этот Петренко?
Сергей Чарусов и Виталий Могилев еще в пору заводской своей жизни — теперь казалось, такой далекой — работали вместе в оперативном комсомольском отряде, были внештатными сотрудниками милиции. Потом один по горкомовской рекомендации поступил в уголовный розыск, другой — «по зову души» — потянулся в журналистику. Друзьями они все равно оставались неразлучными, не помешало этому и то, что Сергей в прошлом году женился. Как газетчик, он «шефствовал» над милицией, народными дружинами, комсомольскими отрядами. Понятно, что Могилев иногда с ним делился и тем, что полагалось «для служебного пользования».
— Не узнал, — ответил он, — какая-то чертовщина, клубок противоречий. Из Москвы ответили: в Ленинской библиотеке билет с таким номером в самом деле был у Петренко, Вячеслава Ивановича, студента института стали и сплавов. Звоню в институт — он его закончил три с половиной года назад и поехал по распределению к нам, на металлургический завод. И отсюда подтверждение в Москву пришло: явился на работу. А захожу в заводской отдел кадров — не было в том году такого молодого специалиста. Будто назло, трое Вячеславов Ивановичей, двое закончили институт стали и сплавов, но ни один не Петренко. Инспектор, который тогда был, конечно, уже не работает, несколько их сменилось. Что скажешь?
Сергей ничего не успел сказать: вошла Наташа, которая неизвестно когда уже сменила кухонное платье на гостевое. На смешливо покачала головой, взглянув на стаканы.
— Не сердись, Таш, — подошел к ней Сергей, — мы решили аппетиту побольше нагнать для твоей картошки. Готова она? Я сам притащу сковородку, ты присаживайся пока с гостем.
Виталию нравилось бывать в этой семье — одной из тех, где умеют открыто и в то же время ненавязчиво для посторонних любить друг друга. Наташа работала в медицинском институте, познакомились они в прошлом году в экспедиции, где Сергей проводил отпуск, — при необычных, очень романтических обстоятельствах познакомились, даже, рассказывали, чуть не погибли оба. Наташу никто бы не назвал красивой: смуглая, с косящими немного глазами, вдобавок очки придавали ей чересчур уж интеллектуальный вид. Но стоило поставить себя на место Сергея в тот момент, когда она начинала разговаривать с ним — именно с ним, и именно когда начинала — встретиться с ней глазами — чтобы понять: если ему не любить ее, такую, то кого же…
Здесь не нужно было друзьям, как в пошловатой, хотя и популярной песне, «делить счастье на три части», не приходили в голову унылые мысли о том, что, дескать, самому-то давно вышло время семью завести. Виталий здесь отдыхал, как раньше, бывало, под душем после жестокой, горячей заводской смены. А вот сегодня — такой вечер, друг именинник, а нерадостно, в голове все утренний разговор с начальником отдела Леонидом Михайловичем Вишуновым, которого Цунин, кажется, не зря назвал своим (большим приятелем и ярым болельщиком.
— Ты слышал, что такое презумпция невиновности? — устало говорил Вишунов. — А у тебя получается какая-то «презумпция виновности». Ты даже не знаешь, почему, по каким мотивам твой потерпевший ушел из «Экспресса», а связываешь его гибель непременно с этим обстоятельством.
— …за Зурбаган! — встряхнул Виталия Сергей своим громким, по-мальчишески озорным возгласом.
— Что? Какой Зурбаган? — не сразу очнувшись от своих мыслей, спросил Могилев. Наташа рассмеялась.
— Это я у нее спрашиваю, — объяснил Сергей, — куда мы в отпуск поедем. Она говорит: «Конечно, в Зурбаган, куда еще с тобой».
— А скоро у вас отпуск?
— Уже через пять дней, — вскинул голову счастливый именинник. — Давайте, в самом деле, последний тост за Зурбаган, дьявол его знает, где он находится, но где-то есть, разве не так? Затянем: «Надоело говорить и спорить…»
— Закурить можно? — перебил его Виталий. — Э, я знаю, у вас только на балконе. — И несмотря на протестующее Наташино: «Закуривай здесь!» — открыл дверь в холодные сумерки.
Сергей вышел за ним.
— Так как ты собираешься распутывать свой клубок противоречий? — негромко спросил он, без всяких предисловий возвращаясь к прерванному разговору.