…Серо-зеленая каменистая земля, без признаков растительности, саманные одноэтажные домики (с окнами вовнутрь), которые, особенно издали, тоже кажутся частью этой серой земли — так выглядело в сорок втором году опустевшее за войну село Окшайское.
У него была своя история. Лет сто назад море подступало к нему вплотную, и тогда здесь был форт Окшайский с пристанью, который, впрочем, никого ни от чего не охранял. Но с тех пор отошло море километров на десять, а пристань перенесли еще дальше к юго-востоку от Окшайского, туда, где нашлась удобная бухта для причала.
В получасе тихой езды в глубь степи от этой бухты кипит жизнь: здесь еще с довоенного времени строится нефтеперерабатывающий завод, сооружают его несколько десятков заключенных, искупающих свои грехи. Капитана Хазина и послали к ним начальником охраны после того, как ранили его под Белостоком за двое суток до начала войны (стрелял диверсант, да не очень метко), в госпитале ампутировали кисть левой руки и признали инвалидом. Вначале нельзя сказать, чтобы его очень угнетала эта жизнь: заявлений об отправке на фронт он не писал, во всяком случае.
Но вот с августа сорок второго года к нему на шею свалился и нефтяной склад у пристани. Раньше нефть с промысла отправляли вверх по Волге (где находился промысел, Хазин не знал, да и не интересовался), а теперь стали буксировать сюда трактором в железнодорожных цистернах по-тележному да по-санному. Здесь перекачивали в три бункера: заполнятся они — придет танкер, увезет нефть по морю. Другого пути больше не было.
Так что склад наскоро обнесли проволокой, поставили вышки, а бойцов для охраны можно было взять только у Хазина, что заключенных стерег. А у того и самого людей оставалось в обрез… Поставил он двоих на вышки, одного часового внизу, потом, чувствуя, что здесь объект поважнее, и сам перебрался в заброшенную рыбацкую хибарку возле склада, оставив заключенных на попечение расторопного сержанта Паукина.
Настоящая тревога началась два дня назад. Бункера были полны, что называется, с «пупышем», а транспорт не приходил. С большим трудом Хазин дозвонился до Красноводска — ответ был коротким и ничего не говорящим: «Ждите…» Потом, в тот же день, прошел, правда, на очень большой высоте, немецкий самолет — раньше их здесь никто не видел. Хазин уже проклинал крикливого лейтенанта, который тут командовал, когда оборудовали склад: тот о вышках позаботился, а чтоб бункера как следует замаскировать — нет, так и торчат отличной мишенью, на солнце блестят. Ну, что он сейчас сможет сделать, если его обстреляют с воздуха? И связь уже всякая оказалась нарушенной. И слухи дошли, что фашисты к Волге прорвались…
В таком нервном ожидании проводил время капитан Хазин, когда, в сумерки, устоявшуюся тишину прервал сухой, тут же смолкнувший треск мотоцикла, окрик часового и громкий ответ: «Не видишь, свои, мне командир нужен, где он у вас?» Хазин, выглянув в окно, узнал одного из тех трактористов, что буксировали сюда нефть. Тот был в обычном рабочем комбинезоне.
Часовой ему что-то еще прокричал. Тракторист, пожав плечами, спокойно направился к хибарке. Хазин зажег светильник на нефти, потому что другого света здесь не было, и встретил неожиданного гостя у порога.
— Слушаю вас, — отрывисто проговорил он, уже внутренне готовый ко всему. — Чем могу служить?
— Служить вам могу я, — медленно проговорил тракторист, опускаясь на деревянную лавку. — Для начала вот что, капитан, (Хазин еще больше насторожился: он привык к обращению «товарищ капитан…») Вот что: немцы бросают сюда танковый десант.
— Как?
— Танковый десант через наш… то есть через ваш район к нефтяному промыслу, — по-прежнему медленно, лениво, будто говоря давно надоевшие вещи, повторил неожиданный гость. — Около двадцати машин.
— Откуда вам это стало известно, товарищ…
— Лещинский. И не «товарищ» я, — добавил Лещинский после короткой паузы тем же равнодушным тоном. — Я ихний разведчик. По-вашему, шпион… А это лишнее, капитан. (Пальцы уцелевшей руки Хазина невольно дернулись к кобуре.) Это лишнее. Я же сдаюсь, за этим и пришел.
— Что ж… рассказывайте дальше, — проговорил Хазин. — Немец?
— Что? Я русский. Андрей Петрович, если вас имя-отчество интересует. — Он продолжал уже с досадой: — Разве мало русских было недовольно вашими порядками? Война многое изменила.