— Нам очень приятно, что попали в плен к самому Ворошилову, — тем же безучастным тоном объявил немец с перебинтованными глазами.
— Так прошу представиться, — чуть улыбнулся боец.
— Майор танковых войск Рудди Цергер.
— По-моему, вы плохо видите, Цергер?
— Я уже почти ничего не вижу. Я не вижу, я ощущаю.
— И командовали танком по ощущениям?
— Не только танком, — майор Цергер говорил с сильным акцентом на «о». — Не буду вас… обрадовать. Слепых в Германии еще в армию не берут. Это сегодня ночью мне досталось от ваших летчиков по пути сюда.
— И все-таки вы вели колонну?
— И все-таки вел. Как у вас говорят: если впереди цель…
Рядом с Ворошиловым сидел Сергей Джаниев. Он уцелел в бою, хотя, казалось, бросился на смерть первым. Швырнув гранаты в головной танк, был отброшен взрывом прочь от дороги, потерял сознание и пришел в себя, когда бой уже окончился.
— У вас-то какая может быть цель, фашист собачий, — презрительно бросил он сейчас в ответ на высокопарное замечание Цергера.
— Со мной теперь уже все кончено, — ответил тот, — но это ничего не меняет. Можете быть уверены, что история не пойдет по-вашему.
— Ну, история — вещь такая, — усмехнулся Джаниев, — что сама говорить за себя умеет, по-вашему или по-нашему. К слову сказать, раз вы такой убежденный, на черта вы с д а л и с я? (Он презрительно подчеркнул это «ся»). Почему вы прекратили бой? Танк еще двигался и мог стрелять…
— Я видел, что продолжать бессмысленно, — ответил Цергер. — Я это понял раньше вас.
— Вот как?
— Одна из высших мудростей жизни в том, чтобы уметь принимать неотвратимое. — Голос майора звучал уже как будто даже наставительно.
Джаниев, махнув рукой, встал:
— В этом весь фашист. А с виду на человека похож. Пойдем отсюда, братцы, — обратился он к своим, — подышим воздухом.
— Да, принимайте неотвратимое, мы вас пока закроем здесь, — сказал немцу Александр Ворошилов.
На улице он обратил внимание на одного из своих: тот, сильно бледный, еле шел.
— Джаниев, — распорядился боец, — помоги товарищу, у него кровь не перестает…
— Помочь-то я ему помогу, — медленно проговорил Джаниев, — только… давайте присядем, что ли. Землю целовать хочется после такого…
Разорвав свою рубашку, он перевязал товарища, а потом, глядя прямо на него, тем же ровным голосом продолжал:
— Не скажешь ли ты, друг…
— Скажу, друг, — быстро ответил тот, скривив лицо. — Ты меня не знаешь, и я тебя не знаю. Я с вами вместе наказание не отбывал. Я сам присоединился. В бою присоединился.
— Что? — поднял голову Александр Ворошилов.
— Выслушайте же меня. Капитан Хазин не хотел выслушать. Моя фамилия Лещинский. Меня к вам забросили еще в августе сорокового.
— Кто забросил?
— Немцы.
— Чудеса, шпионы сами объявляются, — заметил Александр Ворошилов. — Откуда ты взялся?
— От трактора…
— Да, ты на тракторе, ты на нем работал, я тебя помню, — вмешался четвертый их товарищ, спасшийся в бою — Николай Авдеенко, тоже отбывавший наказание по одной статье с Джаниевым и погибшим Николаевым.
— И работал на тракторе, — ответил Лещинский. — Вам всю биографию враз. Отец помещиком был, если хотите знать. Завез меня в Германию, мне тогда и десяти лет не исполнилось, в девятнадцатом году… А там, в Германии, знаете, наверно, как было. Советы — враги навек. Так все время было… Отец заставил, чтобы я в эту школу поступил… В позапрошлом году меня забросили к вам: работай, растворяйся в среде и жди своего часа. А на черта мне этот час? Я здесь работал, семью завел, а от тех братьев-друзей, что за кордоном остались, на душе мерзко, как вспомнятся. Отец мой помер в прошлом году, в Праге он жил. Я добром с ними завязать хотел. Сюда подался, на промысел ваш, чтобы не нашли. И здесь нашли. Хватает меня тот, гросс-агент: «Наступил твой час». А больше ничего не хочешь? До нужды мне ваша великая Германия, русский я. Пошел к вашему капитану Хазину, все рассказал, вчистую хотел. Нет, говорит, будете арестованы. А на черта мне…
— Обожди, — сурово прервал его Александр Ворошилов. — Его смерть, — он кивнул в сторону могилы, только что вырытой для капитана Хазина, — это твоих рук дело?
Лещинский вытаращился:
— Не, чего шьешь? Он и убил вашего капитана.
— Кто «он»?
— Гросс-агент. Так он представлялся. Он и листовки разбросал, насчет десанта. Потом он застрелил капитана Хазина, а я — его. Вы его нашли, где он?