– Не вопрос! Только я уж подожду, пока вы выйдете, идет? А то вдруг вам снова станет нехорошо, вы снова шар… упадете в обморок, – глядя на нее по-доброму, без намека на подозрение, объяснил Вадик. – Я вас подожду, вы не против?
Конечно, она была против! Конечно, ее не прельщала мысль, что посторонний будет находиться в ее доме, пока она принимает ванну. К тому же, невзирая на полную апатичность, Соня все же немного подозревала Липатова в неискренности. Вдруг он крутится вокруг нее с вполне определенной целью, а? Вдруг у него задание, что тогда? Но разве скажешь об этом! И не выпроводишь, после того как человек приводил ее в чувство в милиции, тащил на руках до деревянной кушетки, поил ледяной водой. Смотрит на нее хорошо, глазки искренние, да и навязчив в рамках терпимости.
– Хорошо, – сдалась Соня. – Я в душ, а вы пока… Можете чаю приготовить. Все необходимое найдете в кухне. Не затруднит?
– Да ну что вы, Софья Андреевна!
– Можно просто Соня, – проговорила она, устав без конца слушать собственное отчество. – Я скоро…
И ушла в ванную, к великой радости и облегчению Липатова.
Нет, девочка ему вполне определенно нравилась. И он вовсе был не прочь закрутить с ней крохотный романчик, к слову, уже пятый за время его службы в органах. А что? Ему нравилось заводить интрижки с девчонками, проходящими по всевозможным делам свидетелями либо пострадавшими. Нравилось сразу по нескольким причинам.
Первая, конечно же, это экономия времени и эмоциональных средств, которые обычно тратились на знакомство, обольщение, уговоры. Здесь этого не требовалось, здесь все проистекало во время его работы, которая крала все свободное его время, не оставляя отдушины на досуг.
Вторая причина – он абсолютно все знал в таких случаях о понравившихся ему девушках. Знал все про брошенных женихов, про несостоявшихся мужей, про детей, если они имелись. Достаток, жилищные условия, да все, господи! Все, вплоть до возможных последствий его кратковременной связи.
А последствий-то никогда не бывало, поскольку, зная о том, что он мент, девчонки не спешили предъявлять ему претензии. Иногда даже вздыхали с облегчением при расставании. Это, пожалуй, можно было отнести к третьей причине.
Соня ему нравилась. Очень симпатичная. Уравновешенная, что однозначно потом не повлечет за собой никаких слез и упреков. Не обремененная семейным положением. Не стесненная в средствах. Из-за них-то, из-за этих самых средств, видимо, и произошла в ее жизни беда.
Когда Липатов Вадик внимательно ее рассматривал, безвольно раскинувшуюся на полу в их отделении, он уже был посвящен во все детали щекотливого положения, в которое попала она, а вместе с ней и весь РОВД во главе с Веретиным Игнатом Степановичем.
Знал, что Снимщиков закрыл девчонку в карцер на ночь, чтобы та созналась в убийстве. Потому как пребывал в твердой уверенности, что она виновна.
Знал, что Веретину была дана команда ее отпустить. И верные люди успели донести, что команда была спущена с самого что ни на есть верхнего яруса.
И знал также, что упрямство Снимщикова стоило тому расположения его будущего тестя. А Веретину почти открыто пригрозили: не подчинишься, пойдешь прямиком на помидорные грядки.
Все это Липатов Вадик знал. Чего не знал, о том догадывался. Не знал одного: виновна ли Соня в убийстве своей подруги или нет?
Если приказано ее отпустить даже без подписки о невыезде, значит, не виновна.
Но почему тогда Веретин, вызвавший его к себе перед визитом Снимщикова, приказал с нее глаз не спускать?
– Я знаю, как ты умеешь очаровывать таких вот милашек, Вадим, – грузно пройдясь по кабинету, проговорил Игнат Степанович. – Ты у нас местный Казанова и славишься тем, что заводишь романы прямо в своем кабинете. Так вот… Как хочешь выворачивайся, как хочешь ублажай и обольщай, но крутись возле девчонки и денно и нощно.
– Может, мне на ней и жениться в интересах дела? – решил пошутить Вадик, чтобы немного разрядить обстановку.
– Понадобится – женишься! – рявкнул Веретин и указал ему на дверь.
А ему-то что! Ему оно и на руку. В личной жизни уже второй месяц полный застой и отстой. Соня – девочка симпатичная, к тому же жилплощадь имеется, не придется таскать ее в свое милицейское общежитие.
Все не так уж и плохо!
Не забывая прислушиваться к шуршанию воды в ванной, Вадик быстро обежал две ее комнаты. Ненадолго задержался в спальне. Схватил с подушки невесомую ночную сорочку из непонятно куда приспосабливаемых веревочек, ленточек и оборочек. Подержал в руках, поднес к лицу и втянул носом тонкий запах ее духов.
Приятно пахло, черт побери! Он даже легкое возбуждение испытал, мгновенно представив ее голой в душе. Тут же встряхнулся, снова пристроил ночнушку на место и пошел на кухню.
Когда Соня вышла из ванной в халате, с замотанной полотенцем головой, он уже успел вскипятить чайник. Поставить на стол чашки и блюдо с бисквитными рулетиками и как раз засунуть упаковку из-под них в мусорное ведро. Предварительно, правда, успев исследовать его содержимое. Исследовать особо было нечего. Пакет, вставленный в ведро, был практически пуст, если не считать использованной банки из-под кофе и двух яичных скорлупок.
– Как дела? – спросил Липатов, внимательно вглядываясь в ее лицо, нет, кажется, никаких следов слез нет, он не ошибся в ее уравновешенности. – Все в порядке? Как самочувствие?
– Ничего, – сдержанно ответила она и тут же опустилась на стул. – Спасибо за хлопоты. Очень хочется чая. Горячего, целую кружку, только послаще!
Он все сделал, как она хотела. Себе навел растворимого кофе. В зернах не нашел, хотя очень хотелось блеснуть умением. В плане приготовления кофе ему не было равных в их общаге. Запах из общей кухни густым облаком расползался по коридору почти каждое утро.
У Сони кофейных зерен Вадик не нашел, хотя успел облазить все шкафы.
Липатов оседлал соседний стул, пристроив кружку со своим растворимым кофе на спинке. Прихлебнул раз-другой, не сводя глаз с Сони, и как бы между прочим произнес:
– Н-да… Неприятная история… Представляю, что вы сейчас чувствуете.
– Вряд ли, – спокойно парировала Соня, с трудом подавляя зевоту, сводящую судорогой ее скулы. – Для этого вам, прежде всего, нужно было бы простоять всю ночь в сыром склепе, полном мокриц.
– Все этот Снимщиков! – подхватил тут же Липатов, подосадовав на себя. Надо же так невпопад было ляпнуть. – Не останови его, под расстрел человека подставит! Старатель тот еще!..
Она никак не отреагировала на его слова. Не поддержала и не возразила, маленькими глотками вливая в себя приготовленный им крепкий сладкий чай. И он снова разозлился на себя. Почему-то вдруг стало важным понравиться ей. И не в Веретине одном дело. А в том, наверное, что она удивительно хороша была в своем голубом толстом халате и таком же голубом полотенце, обмотавшем ей волосы затейливой чалмой. И хранила еще его память тот тонкий, едва уловимый запах духов, исходивший от ее ночной сорочки. И совершенно некстати брала за сердце странная оторопь, что вот эта девочка ему как раз и не по зубам. Не станет она связываться с таким, как он. Не слишком он для нее… блин, какое же слово-то правильное подобрать… Утонченный, во!
Грубый он, Липатов Вадик, и не галантный, хотя и таскался с ней на руках по всему коридору, и за водой бегал, и домой потом вез. Он не Снимщиков, с которым все считаются и которого все, без исключения, называют по имени-отчеству. А его все Вадик да Вадик, ну по фамилии еще.
Рубашек он не носит, предпочитая футболки. Пиджаки и вовсе ненавидит, с радостью заменяя их свитерами и джинсовыми куртками. А Олег, черт побери, Сергеевич только в пиджачных парах да в рубашках с галстуками. И в винах толк Снимщиков знает, и в драгоценных камнях разбирается. Липатов подсек недавно, как тот кольцо своей Тайке выбирал.
Интересно, а со Снимщиковым закрутила бы Соня роман? Смогла бы без лишних предисловий выбраться сейчас из своего махрового кокона и броситься тому на шею?