А затем, как по команде, произошла смена декораций — стол и стулья были сдвинуты к стенам. Гостиная в мгновение ока превратилась в бальный зал. Сталин, покрутив ручку граммофона, завел очередную пластинку. Бравурно зазвучали ударные, флейты, скрипки. Марина ощутила прикосновение чьей-то руки. Это оказался сияющий улыбкой красавец Микоян.
— Марина Андреевна, вы умеете танцевать лезгинку? Нет? Так я вас научу.
Микоян отыскал место среди образовавшихся пар. Сталин с Егоровой уже начали танец, остальные старались подхватить ритм. Марина усердно подражала Микояну. Он был первоклассный танцор — бойко работал ногами, сохраняя прямую осанку, держался почти вплотную к Марине, но ни разу не задел ее. В танце было много прыжков, поворотов, требовавших полной согласованности партнеров. Марина сбивалась с ритма, постоянно спотыкалась, с хихиканьем цепляясь за Микояна. Партнер держался как джентльмен, серьезно, профессорски, подбадривая Марину:
— Опа, опа, уже лучше! Продолжайте, Марина Андреевна… Следите за руками. Так, так! Вот как вы быстро научились! Может, вы еще более талантливая танцовщица, чем актриса?
Старик Калинин, развалившись в кресле, пьяновато ржал, подрагивая пустой рюмкой в такт музыке. Под конец лезгинка достигла бешеного темпа. Закусив губу, Марина старалась не отстать от Микояна. Она цеплялась за него все чаще. Да и он теперь не упускал случая к ней прикоснуться.
— Опа, опа, опа! Здорово, отлично!
Вдруг Микоян подхватил ее на руки. Марина почувствовала на своем открытом плече его жаркое дыхание. Одновременно и Сталин точно так же вскинул Галину. Женщины на миг встретились взглядами. Марине показалось, что Егорова одобрительно мигнула.
Музыка неожиданно оборвалась. Хотя Марина уже протрезвела, но после такого зажигательного танца у нее кружилась голова, ее пошатывало. Чтобы не упасть, она вцепилась в Микояна, обняв его за шею. Он крепко прижал ее к себе.
Девушка не решалась поднять на него глаза, чувствуя, что их объятие затягивается. Кругом смеялись, аплодировали. Восторг, разумеется, вызвала сноровка Микояна, сумевшего хоть как-то выдрессировать столь неумелую партнершу.
Вновь наполнили рюмки. Ворошилов объявил польку. Сталин сменил пластинку в граммофоне. Серго, с его львиной гривой и профилем горского князя, так ловко выдернул Марину из рук Микояна, что тот не успел возразить. Ее удивила нежность его рук, привычных к маузеру. Образовались и другие пары, польку танцевали все. Аллилуева плясала с дядей Авелем. Теперь она во весь рот улыбалась, видимо отринув заботы. Сталин с Егоровой подпрыгивали в другом конце зала.
Скоро выяснилось, что зал тесноват для такого резвого танца, как полька. Пары сбивались в кучу, постоянно рискуя столкнуться. Орджоникидзе танцевал более чувственно, чем Микоян. Марина ощущала его возбуждение, стремление ей понравиться.
В конце концов они оказались рядом со Сталиным и Егоровой. Галина плясала, откинув голову, на губах блуждала улыбка. Она просто млела в объятиях Сталина, радостно подчиняясь партнеру. Хохотала, играла бровями, перебрасывалась шутками с Орджоникидзе. Закружившись, пары столкнулись. Марина чуть не упала, но ее поддержал Серго. Одной рукой он ее раскрутил с такой силой, что подол Марининого платья взвился, как парус. Сталин одобрительно хмыкнул:
— Отлично, отлично!
И точно так же раскрутил Егорову. На этом танец закончился. Музыка сменилась хрипом, потом наступила тишина. Было ясно, что пластинка не доиграла. Видимо, Сталин не взвел до конца пружину. Раздались крики:
— Иосиф, заведи!
Но Сталин с радостным смехом напроказившего мальчугана обнял Егорову, и они закружились в вальсе без всякой музыки. Галдеж не унимался:
— Иосиф, давай польку!
Вытянув руку, он ею покрутил в воздухе, будто заводит граммофон, а потом, наклонившись, чмокнул губами аппетитную округлость, выпиравшую из декольте Егоровой.
— Иосиф!