Когда Сталин распахнул дверь, голоса разом смолкли. Свет из коридора пал на экран. Вдруг раздался истерический женский вопль: «Иосиф! Ах, Иосиф Виссарионович!»
Сталин ворчливым тоном начал выяснять, что стряслось. Встав на колени, Марина шарила по ковру в поисках туфелек и наконец нашла их под одним из кресел. У нее шумело в голове от тяжкого похмелья. В висках отчаянно билась кровь пополам с выпитой за ночь водкой.
В коридоре теперь звучал только голос Сталина. Он задавал вопросы, которые ей не удавалось расслышать. Ответов она вообще не слышала, кажется, их и не было.
Она почувствовала, что у нее дрожат руки. Видимо, к ней все-таки подобрался ужас. Сидя на полу, Марина надевала туфельки. Она чувствовала боль во всем теле — и плечи ломило, и бедра, и поясницу, и затылок. Словно ее протащили по булыжникам.
Из коридора теперь не доносилось ни криков, ни ворчания, только звук удаляющихся шагов. До нее никому не было дела. Ну, и как ей выпутаться? Ведь даже плащ остался в прихожей у Ворошилова.
Марина поспешно вскочила на ноги, когда в кинозал проникла какая-то тень. В мерцании экрана она узнала Егорову.
— Галя!
— Тс-с! Молчи!
Егорова подошла к ней вплотную и шепнула:
— Быстрей, Мариночка! Надо срочно отсюда убираться.
— А в чем дело? Что там происходит?
— Потом, потом…
Егорова была ненакрашенной. Выглядела осунувшейся. На голову был накинут платок. В своем просторном плаще она теперь смотрелась полней, чем казалось вчера. Но когда Галя его распахнула, под ним обнаружился сбитый в комок Маринин плащ.
— Надевай! Быстрей же…
— Но почему?..
— Молчи! Все потом… Быстро!
Она выглянула в коридор и, убедившись, что там никого нет, подала знак Марине: путь свободен! Они вновь оказались в лабиринте. На этот раз Егорова избегала постов. Они блуждали в неосвещенных служебных коридорах. Егорова крепко держала Марину за руку, не давая ей споткнуться на многочисленных лестницах. Она и в темноте тут прекрасно ориентировалась. Галина раскрыла последнюю дверь, и женщинам в лицо пахнул морозный ветер. Уже занимался рассвет. Густо падал снег влажными хлопьями, которые таяли, едва коснувшись земли. Черный асфальт маленькой площади маслянисто поблескивал. Ветви могучих елей сгибались под тяжестью снега.
— За мной!
И Егорова направилась в сторону заснеженных деревьев, наконец отпустив Маринину руку. Они шлепали по подернутым ледяной корочкой лужам. В Марининых туфельках уже хлюпала вода. Галина теперь почти бежала. Когда женщины проносились между деревьями, ветки хлестали их по лицу. Снег сыпался Марине за воротник. Они выскочили на аллею, ведущую к Патриаршим палатам. Их купола так же тускло, угрюмо серебрились, как и рассветное небо. Здесь их поджидала машина. Рявкнул мотор, пахнуло выхлопным газом. Марина узнала автомобиль Галиного мужа. Но с бампера исчез флажок.
Едва женщины рухнули на заднее сиденье, шофер рванул с места. Егорова, положив руку Марине на запястье, подала знак, чтобы она молчала. Машина притормозила у Боровицких ворот. Водитель опустил окно и показался охране. Солдат, кивнув головой, поднял шлагбаум, не поинтересовавшись пассажирами. Автомобиль выехал из Кремля, оставив по левую руку Москву-реку и храм Христа Спасителя, уже год как лежавший в руинах. Тут Егорова сунула Марине в ладонь листок бумаги и чуть кивнула на затылок шофера. Это опять знак: «Молчи, ни звука!»
Марина развернула листочек. Записка, но неразборчивая! Егорова убрала руку с Марининого запястья, чтобы она смогла поднести бумажку к самым глазам.
Н. А. ЭТОЙ НОЧЬЮ ЗАСТРЕЛИЛАСЬ.
ВЫСТРЕЛИЛА СЕБЕ ПРЯМО В СЕРДЦЕ.
ЧТО ЭТО САМОУБИЙСТВО, НЕ БУДЕТ ОБЪЯВЛЕНО.
И ТЫ ПОМАЛКИВАЙ!
Н. А., Надежда Аллилуева!
Все-таки Марина вскрикнула. Егорова больно ущипнула ее за бедро. Взяла у нее записку и порвала в лоскуты. Затем разжевала их и решительно проглотила.
Теперь не только Марининым ступням было холодно, озноб разбежался по всему телу. У нее перехватило дыхание. Галина опять стиснула ей бедро. Теперь понежней, но пальцы у нее были железные.
Миновав Ленинскую библиотеку, автомобиль остановился на Арбатской площади у пока еще безлюдного Гоголевского бульвара. Марина жила отсюда неблизко, на Первой Мещанской. Она удивленно воскликнула: