– Получается, сейчас не будет четверо на одного, верно, Слаттер? – Джед посмотрел ему в глаза. – Теперь нас столько же, сколько и вас.
– Кого это – нас?! – прорычал Слаттер.
– Меня зовут Клэй Фрейзер.
– А я Коулт Фрейзер. С моими братьями Гартом и Джедом вы уже имели возможность познакомиться. Только скажите мне: у этих прохвостов есть имена? Я всегда стараюсь узнать имена тех, кого намереваюсь хорошенько проучить.
Слаттер обвел глазами четверых Фрейзеров и потянулся к кобуре. Но Коулт, выхватив свой пистолет, опередил его.
– Даже не думай об этом, сукин сын. Ничто не доставит мне большего удовольствия, как всадить тебе пулю между глаз.
– Джентльмены, пожалуйста, разбирайтесь между собой на улице, – сказал Чарли. – Я не настолько богат, чтобы постоянно восстанавливать заведение после ваших драк.
Гарт схватил Канзаса за ворот рубашки и прижал к стойке бара.
– Как вас зовут, сэр? – спросил он у бармена, пока Канзас делал тщетные попытки освободиться.
– Чарли, – ответил тот.
– Так вот, Чарли, у нас нет намерения разнести ваш бар. Но не могу сказать то же самое об этом куске дерьма. – Гарт сильным ударом сбил Канзаса с ног и тут же снова ухватил его за ворот рубашки.
– Он мой! – завопил Джед, когда Клэй добрался до Слаттера.
Клэй оттолкнул Слаттера к Джеду, словно это был мешок с картошкой.
– Что ж, если хочешь, возьми этого ублюдка. От него воняет нестерпимо. – Шагнув к Эдди, Клэй ударил его кулаком в нос.
Коулт пальцем поманил к себе Керли, в страхе пятившегося от него.
– Что же ты уходишь, приятель? Иди сюда, я хочу поговорить с тобой.
Коулт одним ударом сбил Керли на пол. Потом ухватил его за ремень и поволок на улицу.
Гарт ударил Канзаса еще несколько раз, затем выволок из бара и бросил рядом с Керли. Хныкающий Эдди пополз на четвереньках, пытаясь избежать неизбежного. Клэй пинком в зад заставил Эдди вылететь за порог и приземлиться рядом с приятелями. А Джед сначала ударил Слаттера в живот, затем в челюсть. После чего выволок на улицу и бросил в ту же кучу тел.
Гарт взглянул на Клэя и, поморщившись, проворчал:
– А ведь ты, братец, говорил, что нам предстоит подраться.
Клэй повернулся к зевакам, уже собравшимся у бара:
– Хорошенько рассмотрите их, люди. Все они – просто куча дерьма, а вы позволяли им избивать беззащитных. Почему никто из вас не вступился и не предотвратил беду?
Растолкав локтями толпу, к ним приблизился шериф. Уставившись на четверку, лежавшую на земле, он проговорил:
– Я, кажется, предупреждал вас, парни, чтобы не напивались и не устраивали драк. Но вы не пожелали образумиться. Так что садитесь теперь на своих лошадей и убирайтесь отсюда. И чтобы сюда – ни ногой, увижу – застрелю.
– Мы не пьяные! – выкрикнул Слаттер. – И вовсе не мы начали драку! Это все Фрейзеры!
Гарт взглянул на шерифа невиннейшим взглядом и проговорил:
– Похоже, этим парням показалось, что мы их избили. А ведь мы даже не размялись как следует.
Полчаса спустя Фрейзеры покинули город и забрали с собой Рико, чтобы отвезти его домой и передать в руки монахинь, которым предстояло ухаживать за ним до полного выздоровления.
Пока Джед был наверху – он поднялся, чтобы пожелать Гаррету спокойной ночи, – Кэролайн беспокойно расхаживала по дому. Завтра утром Джед покинет их, надолго исчезнет из их жизни. И завтра ее душевные муки прекратятся – жизнь войдет в обычную колею.
Порой ей казалось, что за последние тридцать дней она прожила целую жизнь. Сначала был страх – она боялась, что будет раскрыт ее секрет. И было чувство горечи, связанное с замужеством, а также ненависть… Неужели она в самом деле верила, что ненавидит его?
А иногда ее охватывало негодование. Что именно ее раздражало? Она не была уверена, что знает ответ на этот вопрос.
Но сейчас… Сейчас она была в отчаянии, потому что ей предстояло выдержать отъезд Джеда.
А какими словами можно было бы описать то, что она чувствовала в его объятиях? Экстаз? Восторг и наслаждение?
Увы, пришло время расставаться – Джед уходил в море. Да, пришло время, которого она когда-то ждала с нетерпением, – а теперь не знала, как сможет выдержать это.
Но перед тем как расстаться, она должна была собраться с духом и сделать то, что следовало сделать. Она должна была рассказать ему правду об Энди.
Чтобы успокоиться, Кэролайн села за фортепьяно. Ей предстояло продержаться последнюю ночь, притворяясь, что его отъезд ничего не значит для нее. Продержаться последнюю ночь, притворяясь, что следующие одиннадцать месяцев не покажутся ей вечностью.
Когда он спустился вниз, она тотчас же почувствовала его присутствие в комнате. Но он молчал, и она продолжала играть, стараясь не расплакаться.
– Я никогда не говорил тебе, Кэролайн, что ты замечательно играешь?
Когда он успел подойти так близко?
– Спасибо, – ответила она деревянным голосом.
– Ты играешь что-то очень красивое.
– Это Моцарт. Один из моих любимых композиторов.
– Мне будет не хватать твоей музыки.
Не в силах больше это выносить, она вскочила на ноги и, бросившись к двери, ведущей в сад, выбежала из комнаты.
Джед поспешил за ней.
– Что с тобой, Кэролайн? Ты сердишься на меня?
Она медленно повернулась к нему. Предательские слезы струились по ее щекам – она все-таки не сумела их сдержать.
– Да, я сержусь на тебя. И на себя. Я сержусь на жизнь, Джед. У меня такое чувство, будто за последние несколько недель мы прожили целую жизнь. И теперь мне кажется, что в будущем у нас уже не будет ничего хорошего.
Он нежно обнял ее за плечи.
– Ты говоришь так, словно у нас нет общего будущего. Но у нас всегда будет что-то впереди – будут и печали, и радости. И всегда будет надежда.
Она шмыгнула носом.
– На что ты надеешься, Джед? Хочешь стать богатым? Быть здоровым? Счастливым?
– Я не могу предсказать, что принесет нам жизнь, но я точно знаю: надежда вечна, вечна живительная вера в то, что завтра будет лучше, чем сегодня, а сегодня – лучше, чем вчера.
– Вчера?.. – Она вздохнула. – Джед, я пыталась рассказать тебе о своем прошлом, но все время что-то мешало.
– О чем же?
– Я хочу рассказать тебе правду об Энди. Пока я не сделаю этого, прошлое всегда будет преследовать меня.
Они сели на садовую скамейку.
– Энди и я… Мы никогда не были любовниками в обычном смысле слова, – начала Кэролайн. – Мы изредка перебрасывались несколькими словами и кивали друг другу, проходя мимо, вот и все.
Однажды я читала, сидя у пруда рядом с нашим домом, и мимо шел Энди. Он остановился и спросил, что я читаю. И мы разговорились – говорили о школе, книгах, музыке и о том, что надвигается война между штатами. Вскоре мы стали друзьями. Мы обменивались книгами и говорили о будущем. Энди советовал мне продолжать заниматься музыкой. Он говорил, что хочет стать священником, но выразил опасение – мол, его отец будет настаивать, чтобы он поступил в военную академию, как другие братья.
Как-то при встрече я расплакалась, рассказывая ему, что мой отец настаивает на нашем переезде в Калифорнию. Папа хотел перебраться сюда, прежде чем разразится война. Но потом он должен был отправиться на войну, и я плакала, не желая расставаться с ним, а также с Энди, единственным настоящим другом, который у меня был.
Энди обнял меня за плечи и стал утешать. Утешая, поцеловал. Ни один мальчик никогда не целовал меня, не думаю, чтобы и он когда-нибудь целовал девочку. Это было для нас чем-то совсем новым, ничего подобного мы никогда не испытывали. Поцелуй привел к другим ласкам, а ласки завели дальше… ты знаешь к чему.
Она перевела дыхание.
– Мы оба были так наивны и неопытны… На следующий день мы были слишком смущены, чтобы взглянуть друг на друга, когда он приносил свои извинения. Тогда мы последний раз говорили друг с другом. Через день мы с матерью отплыли в Калифорнию.