Церемониймейстер быстро убрал брелок обратно в карман, и в его руке был уже скорострельный пистолет. Разумеется, после произведенного фейерверка глушитель был ни к чему. Все пока шло по плану. В его секторе контроля находились трое охранников; действия киллеров были настолько слаженными и неожиданными, что церемониймейстеру удалось открыть по охране прицельный огонь прежде, чем охранники оказались готовы к ответным действиям. Лишь один из них — его церемониймейстер окрестил ковбоем — успел извлечь оружие. Серия из нескольких выстрелов снесла ковбою часть лица. Визг, кровь, паника и мечущиеся люди…
— Монголец! Где Монголец? — Голос церемониймейстера срывается на крик.
— В доме! — отвечают ему.
Похоже, в этом кошмаре они единственные люди, которые знают, что делают.
— Быстро достать его! И уходим!
Но вовсе не Монголец сейчас интересовал церемониймейстера. Потому что за мгновение до взрыва кое-что произошло. И вовсе, не все шло по плану. За мгновение до взрыва он увидел мелькнувшую в прыжке фигуру и услышал:
— Лютый, ложись!
Это оказалось неожиданным, и это было очень плохо. Человек в солнцезащитных очках и светлом костюме вытолкнул Лютого, обнимающего невесту, из круга поражения. Все было под контролем, но этот человек взялся неизвестно откуда. Он каким-то образом сумел вычислить, что происходит, успел прыгнуть на Лютого сзади, увлекая его за собой. В это же мгновение произошел взрыв, и их, всех троих, отбросило взрывной волной. Но скорее всего они успели оказаться вне зоны поражения. И все, на что мог рассчитывать церемониймейстер, — это что Лютый и его неожиданный спаситель заполучили по легкой контузии. Быть может, они были ранены, но работа не выполнена до конца. А это вовсе не устраивало церемониймейстера.
— Лютый! Где Лютый? — прокричал киллер, поступивший с головой Шуры-Сулеймана столь необычным образом и открывший это праздничное шоу. — Прежде всего Лютый!
— Там. — Церемониймейстер указал дулом пистолета на накрытые свадебные столы — те из них, что оказались в нескольких метрах от взрыва, по-прежнему стояли в своем первозданном праздничном убранстве, только отведать их кушаний было уже некому. — Я разберусь с этим.
— Давай! И уходим! Но Лютый должен быть добит!
Церемониймейстер ничего не имел против этой симпатичной пары, просто ребятам не повезло. Церемониймейстер мрачно усмехнулся — не мог же он сказать: эй, молодежь, ну-ка отвалите на секунду от тортика, нам надо сделать одно дело?! Однако теперь, если невеста еще и жива, что тоже сомнительно — ее в отличие от Лютого зацепило сильнее, — он ее добьет. Потому что такие дела не бросают. Их нельзя бросать. Их надо заканчивать. Он двинулся вдоль столов.
Охрана уже начала приходить в себя. Те, кто уцелел после учиненного разгрома, начали оказывать сопротивление. Поэтому надо действовать быстро. Заканчивать дело исходить. Их только семеро, а охранников еще осталось намного больше.
…Игнат увлекал Лютого за собой. Тому прилично зацепило ногу, и если не оказать немедленной помощи, то Лютый останется инвалидом. Но сейчас не было времени об этом думать. Даже о возможной потере крови — и то чуть позже. Сейчас надо было уходить. Под столами, мимо мечущихся людей, к ближнему краю дома.
Игнат успел увидеть, как телохранители уводят гостей, самых важных из них, к машинам или под защиту дома. Игнат понимал, что у киллеров почти иссяк запас времени — ОМОН, внешняя охрана… Значит, киллерам пора уходить. Игнат тащил Марину — девушка была без сознания, и он даже не знал, жива ли она. Но и на это сейчас не было времени. Потом Игнат обернулся и понял, что Лютый больше ползти не сможет, еще немного, и он потеряет сознание. Вырубится — болевой шок…
«Черт побери, — мелькнуло в голове у Ворона, — делают они нас, делают. Уже почти сделали!»
В этот момент Игнат и услышал диалог церемониймейстера и киллера, убившего Шуру-Сулеймана:
— Лютый! Где Лютый? Прежде всего Лютый!
— Там. Я разберусь с этим.
— Давай! И уходим! Но Лютый должен быть добит!
Голоса были совсем рядом — значит, Игнату удалось проползти всего несколько метров. И значит, сейчас вся эта сволочь в масках займется персонально ими.
Игнат оставил Марину и, ухватившись за край скатерти, выкатился из-под стола. Со звоном посыпались обеденные приборы. До церемониймейстера оказалось не больше шести метров, он стоял вполоборота и моментально среагировал на звон. Две пули успели лечь рядом с Игнатом. Но и Ворон кое-что успел. Опять время начало растягиваться, опять мгновения уплотнялись, перенасыщались событиями. Стилет продолжал катиться. Он не мог подняться, и у него не было времени для замаха. Значит, как всегда, оставалось играть теми картами, что сегодня сдали…
Все, что ему сдали, что имелось у Игната в распоряжении, — это обеденный столовый нож. Чуть утяжеленный, чуть острее и больше, потому что это нож для нарезки мяса «шатобриан». Тот самый, каким от общего куска, прибывшего на тележке, отрезают порционные ломти. Когда-нибудь надо будет поблагодарить того, кто выбрал на горячее «шатобриан». Надо будет расцеловать этого человека, если тот переживет сегодняшний день. И конечно, если Игнат тоже переживет сегодняшний день.
Две пули взорвали землю рядом со Стилетом. Но столовый нож с еще теплыми каплями мясного сока на лезвии находился у него в руке. Возможно, Стилет мог бы метнуть этот нож мгновением раньше — церемониймейстер был открыт, представляя собой превосходную цель, но… Скорее всего у киллеров под белыми куртками официантов были надеты легкие кевларовые бронежилеты. Поражение открытой части — горла — не спасло бы Игната от следующей пули. Пытаться пробить метательным ножом лобовую кость, причем обеденным ножом и без достаточного замаха, — вовсе бесперспективное занятие. А палец церемониймейстера уже начал свое роковое движение для вызова следующей, третьей, пули. Значит, у Стилета в этих невообразимых условиях движения, ухода от пуль и жесточайшего цейтнота имелась лишь одна возможность выжить. Маленькая цель. Одна из двух симметричных, ближняя к нему… Та единственная возможность выжить.
Вполне вероятно, что все эти размышления почти не заняли у Стилета времени, располагаясь не последовательно, а как бы одномоментно, словно моментальная фотография. По которой все видно, и ты принимаешь единственно возможное решение. Прежде чем палец церемониймейстера в третий раз нажал спусковой крючок скорострельного пистолета, в воздухе с рассекающим свистом промелькнул нож. Холодный ветер, плавные круговые движения, дуновение смерти…
Несколько утяжеленное лезвие для нарезки мяса «шатобриан» коснулось церемониймейстера. И все переменилось. Безжалостный охотник превратился в жертву. Нож с проникающим звуком вошел в лопающееся глазное яблоко, а потом обжигающая сталь двинулась дальше, и последнее, что ощутил церемониймейстер, был страшный взрыв внутри его головы, внутри его мозга, такой же взрыв, какой минутой раньше он учинил на свадьбе совершенно незнакомых ему людей. Третьего выстрела не последовало. Хотя церемониймейстер еще какое-то время стоял на ногах — часть глазного вещества измазала ему щеку, а во втором глазу на мгновение застыло какое-то странное выражение озадаченности, не страха, не ужаса, не изумления даже, а именно озадаченности. А потом этот глаз остекленел, и церемониймейстер повалился на землю. Жизнь покинула его — лихой взрывник, когда-то один из лучших профессионалов страны, превратился в падающую куклу размером в человеческий рост. Стилет услышал сухой, оглушающий треск автоматной очереди — «Калашников», Стилет узнал его по звуку. В этом треске присутствовало что-то лязгающее. Стилет обернулся — охрана начала наконец действовать. Он поднялся на ноги и подхватил пистолет церемониймейстера — нечего оружию валяться в кровавой траве. И тогда Стилет увидел Колю Глущенко, парня, о котором некоторое время назад он думал как о хорошем профессионале. Коле Глущенко не удалось уберечь объект охраны: от тех, кто находился рядом со свадебным тортом, ничего не осталось, но Стилет не хотел сейчас об этом думать.