– Все может случиться. Дай-ка ему мой телефон, если еще появится.
Я записал ему на том же обрывке свой телефон, и он вернул его в свой ящик.
Другой мне уже не видать, я это знал, и оттого, что с машиной придется расстаться, стало еще хуже.
По дороге домой я думал о машине. Я размышлял, как вытащить ее из автомастерской, если тот человек захочет на нее взглянуть в уикенд. Это было не так-то просто, потому что хозяин мастерской, тип с физиономией, как у хорька, в последнее время стал вести себя как-то старомодно – требовать, чтобы перед тем, как забрать машину, я гнал деньги на бочку.
Время было шесть с хвостиком, мастерская, по идее, уже закрыта. Я решил, что попытка не пытка. При виде пустой стоянки я приободрился – иногда хозяин еще целых полчаса болтался перед входом. Но потом я свернул к мастерской, увидел, что там одиноко играет в классики его дочка, девчонка дет десяти-двенадцати, и настроение тут же снова удало. Заметив меня, она сразу удрала. Я отпер гараж, вывел свою MG и только стал запирать, как возник Хорек.
– Добрый вечер, – сказал я.
– Пришли расплатиться?
– К сожалению, у меня нет при себе денег.
– Тогда вам придется завести ее обратно в гараж и вернуть мне ключи. Я в извинениях и обещаниях не нуждаюсь. Я убил на эту машину десять часов плюс бензонасос, плюс карбюратор и прокладки. Пожалуйста, можете на ней поездить, но только при условии, что вы оплачиваете стоянку в гараже. Мое терпение лопнуло. Платите, или машина остается здесь.
Я молча вынул бумажник и подсчитал содержимое. Семь фунтов бумажками – день получки.
– Я бы мог дать пару фунтов задатка, – сказал я.
– Я вам уже сказал. Мне нужно все.
– Мне очень жаль, мистер Рикет, но таких денег у меня нет. Я постараюсь раздобыть.
– Старайтесь получше! – рявкнул он… Лицо у него стало белым от злости, и маленькая головка грозно выдвинулась вперед, будто он собрался меня забодать.
– Но не хочется быть с вами нелюбезным, – продолжил он через минуту, немного смягчаясь. Наверно, решил, что это лучше, чем ничего. – Вы можете ее забрать, если заплатите сейчас половину и пообещаете вернуть остальное в конце недели.
Половина – это около четырех фунтов. То есть никакой платы миссис Нолан за постой, никаких ленчей и никаких свиданий с Маурой. Я вдруг вспомнил, что мы с ней вечером встречаемся, и эта мысль сразу так меня согрела, что я отдал ему эти четыре фунта. И потом сделал еще одну попытку.
– Может, нальете мне пару галлонов? А то там, кажется, совсем пусто.
Он взглянул на меня, и что-то схожее с улыбкой пробежало по его звериной физиономии.
– Вы, я смотрю, нахал! – сказал он. Но, видимо, мое нахальство так его ошарашило, что он вынул шланг и дал мне залить галлон бензина.
– Это чтобы вы исчезли с горизонта.
Он стоял и, все еще улыбаясь, глядел, как я отъезжаю от бензоколонки, и эта его уступка моей наглости плюс удовольствие от того, что я снова за рулем, подняли мне настроение. Я задом вырулил на шоссе, развернулся двумя четкими, уверенными движениями и перед тем, как уехать, помахал ему рукой. Он не ответил.
2
Эта старенькая красная спортивная машина была моим главным Достоянием – пусть не слишком дорогим (как это только что выяснилось), но для меня гораздо более ценным, чем его реальная стоимость. Перед тем как ее купить, я целую неделю просто думать ни о чем не мог. А думать надо было бы о многом – например, о том, как обеспечить себя жильем и какой-нибудь мебелишкой. Главная беда была в том, что я совершенно не представлял, чем хочу заняться. Если бы далекий причал, именуемый бизнесом, не маячил передо мной все эти годы, я бы, может, что-то и предпринял. Но я был ленив и совершенно не способен изобрести какую-то альтернативу маменькиным грезам об уготованном мне великом будущем.
А маменькино представление о бизнесе было столь смехотворно, что я и слушать про это стеснялся. Конечно, при жизни отца все было несколько привлекательнее – офис тогда занимал целый этаж, и где-то в Ист-Энде помещались большие склады. Но потом импорт из Чехии прекратился, и Хрюн переключился на какие-то мелочи. Он теперь сидел в затхлой двухкомнатной конторе, скроенной точно по нему.
Когда я изредка наезжал сюда из университета и из армии, то видел, что бизнес у Хрюна все больше хиреет и вянет, и его все возрастающий оптимизм («Ну вот, Николас, скоро мы закажем для тебя рабочий стол!») повергал меня во все большее уныние. На самом-то деле он даже и этого обещания не выполнил: ко мне перешел стол клерка, которого он выкинул со службы.
Я так и не понял, было ли это частью хитроумного плана, по которому Хрюн старался представить мне будущее столь неприглядным, чтобы мне и самому захотелось убраться, или же просто с годами его бизнес стал отражением его сущности. Как бы то ни было, перспектива просидеть рядом с ним всю жизнь доставляла мало радости.