— Уберите! — воскликнула Джоан. В ее голубых глазах застыло выражение испуга, розовые губы побелели от страха. — Пожалуйста, уберите!
— Милая мисс Бейли! Ну конечно!
Данверс перевернул эскиз изображением вниз и положил его на стол. Однако Г.М. успел разглядеть лицо женщины средних лет, с запавшими глазами, темно-каштановыми густыми волосами, змеившимися по плечам. Выражение лица изображенной на эскизе женщины с прищуренными веками и изогнутыми в злорадной улыбке губами было отнюдь не добрым. Сама ее поза, подчеркнутая туманным, расплывающимся фоном, невольно внушала ужас — такое легче понять, чем описать.
— Я с детства ее боюсь, — призналась Джоан, — хотя сейчас издается столько открыток с ее изображением…
— Что вы! — поразился Г.М. — Это всего лишь вымышленное страшилище; подобные существа особенно хорошо удавались Физу. Ведь вы понимаете, что на самом деле такой женщины не существует.
Джоан попыталась засмеяться, но у нее ничего не вышло.
— Разумеется, понимаю! — Оба ее собеседника по-прежнему чувствовали исходящий от нее страх. — Я просто думала об этих письмах… и женщине, которая писала их… наверное, она похожа… — Поняв, что совершила грубую оплошность, Джоан осеклась. — Но если о ней ничего не написано, — продолжала она более веселым тоном, — ничего не поделаешь… правда? Извините, что доставила вам столько хлопот, мистер Данверс. — Пальцы снова прикоснулись к сумочке. — Рада была познакомиться, сэр Генри. — Улыбка ее увяла. — Боюсь, мне пора готовить ужин; ужасно поздно. Извините, но мне надо идти.
Джоан почти выбежала из лавки; вслед ей звякнул колокольчик.
Наступила долгая пауза.
— Рейф, — задумчиво проговорил Г.М., вертя в руке закрытый портсигар, — кто ее приятель? Гордон Уэст?
— Так говорят… — Данверс помолчал. — Откуда вы знаете?
— Я просто внимательно слушал все, что вы мне рассказывали… Славная девушка, Рейф.
— Да! И все остальные тоже славные. Милейшие и добрейшие люди… — Данверс снова помолчал и постучал по сложенному листку бумаги, лежащему на столе. — И все же кто-то ведь строчит эту пакость! Очень прошу вас: ради бога, вмешайтесь и помогите нам!
— Рейф, сынок, — очень спокойно проговорил Г.М. — Нет необходимости подкупать меня мемуарами Фуше. Провалиться мне на месте, я и сам хочу вам помочь. Но не могу.
— Не можете?
— Я могу лишь кое-что предположить. Но разве вы не понимаете, что ваше дело непременно требует вмешательства полиции?
— Нет, не понимаю.
— Рейф, у них все отработано. Нужно допросить кучу свидетелей, задав каждому тысячу вопросов; мотаться по разным местам… Нет, сынок, я не справлюсь с таким объемом работ, даже если захочу! Мое дело — сидеть и думать. Сейчас объясню, что я имею в виду.
— Хорошо.
— Рейф, — Г.М. хмуро посмотрел на портсигар и поднял голову, — кто из вашего списка подозреваемых — и вообще из всех — получил больше всего анонимных писем?
— Не знаю! Откуда мне знать?!
— Вот именно, сынок. А полиция первым делом выяснит это — как бы между делом, задав свидетелям массу других, вполне безобидных вопросов. Почему? Потому что человек, которому адресовано большинство писем — в среднем от пяти до пятнадцати, а то и больше, — почти всегда сам оказывается анонимом.
Данверс затеребил очки.
— Но когда к нам приезжали полицейские, они проявили легкомыслие или… как бы получше выразиться? В общем, смерть бедной мисс Мартин объявили несчастным случаем. Я не могу на них повлиять…
— Ого! — оживился Г.М. — Зато я могу. Предоставьте это дело мне.
Сунув портсигар в карман, Г.М. с трудом поднялся на ноги, снова развернул анонимное послание и перечел его.
— Придется им поискать пишущую машинку, — проворчал он. — Кстати, Рейф… Помните, в начале двадцатых годов некоторые фирмы — производители пишущих машинок выпускали портативные модели?
— Да, помню. Но какое отношение…
— Рейф, у меня тоже была малютка «Формоза» — такая легкая, что ее можно было поднять одним пальцем. Но клавиатура оказалась очень неудобной, а буквы и символы располагались непривычно. Моя машинка выдавала восклицательный знак всякий раз, как я хотел поставить запятую; в результате тексты, напечатанные на той машинке, походили на ругательства на эсперанто.
— Но мое письмо абсолютно грамотное!
— Это я только для примера, — пояснил Г.М., бросая на своего собеседника загадочный взгляд. — Похоже, Рейф, мне придется задержаться в Стоук-Друиде дольше, чем я предполагал. Есть здесь гостиница, где я мог бы поселиться?
— Что вы! Живите у меня!
Г.М. досадливо поморщился:
— Видите ли, Рейф… не обижайтесь, но у вас я жить не стану. Да, мне хотелось бы разместить у вас свою штаб-квартиру. Но ничего хорошего не получится, если я начну принимать здесь разных посетителей — а кое-кого и выпроваживать — в любое время дня и ночи. Так что насчет гостиницы?
Данверс вздохнул:
— У нас их две. «Голова пони» через дом, на той стороне. «Лорд Родни» напротив «Головы пони».
— Что порекомендуете?
— «Лорд Родни», — с оттенком презрения ответил Данверс, — построили пару лет назад в псевдостаринном, псевдотюдоровском стиле, когда его хозяйка, миссис Конклин, решила, что у нас будет много туристов. «Голова пони» на самом деле построена в пятнадцатом веке, как и церковь. «Пони», пожалуй, потеснее и там не так… мм… чисто. Но вы, разумеется, предпочтете настоящий пятнадцатый век.
Г.М. молча смотрел на своего собеседника.
— Эх! — воскликнул он. — Вы правы, я испытываю сильное влечение к пятнадцатому веку. Но еще более сильное влечение я испытываю к водопроводу, который работает. Такой уж я упрямый.
Желая поскорее отвлечь собеседника от своего последнего замечания, Г.М. с отвращением ткнул пальцем в «Барчестерские башни».
— Троллопом увлекаетесь? — ухмыльнулся он. — Как вы можете читать такого скучного старого лентяя?
Его уловка удалась: Данверс немедленно завелся.
— Дорогой Генри, — заявил он, — завидую вашей железной убежденности! По-вашему, на свете нет и не было ни одного писателя, равного Диккенсу?
— Конечно, — удивился Г.М., — так оно и есть… Ах, чтоб мне лопнуть! Хотелось бы мне посмотреть спектакль под названием «Как бы Диккенс написал романы Троллопа».
— По-вашему, это смешно?
— Может, и не смешно. Но ужасно согревает душу. Таинственные дамы в черном бросают зловещие взгляды из окон дома викария! За фикусом затаился епископ с кинжалом… Приходской священник, испуская дикие вопли, хлопает дверями, расшвыривает в стороны стулья и скачет через столы в поисках пропавших документов!
— Генри, дело в том, что вам по душе только неприличное. Уверяю вас, подобные вещи не происходят в реальной жизни. Правда, можно возразить, что…
Дз-зынь! — звякнул колокольчик над входной дверью, и дверь тут же распахнулась так широко, что задела стеллаж в витрине. Захлопнулась она столь же резко.
Хотя на улице еще не совсем стемнело, сумерки сгущались. В призрачном свете на пороге обозначилась высокая мужская фигура в облачении англиканского священника.
Очевидно, не замечая прохода и видя перед собой только ряд столов, священник перескочил через первый стол с легкостью опытного спортсмена. Почти так же ловко он преодолел второй стол, хотя задел пяткой две книги. Книги полетели на пол; запорхали, словно голубиные крылья, страницы.
Очутившись перед третьим столом, доверху заваленным стопками томов, священник, казалось, внезапно понял всю несообразность своего поведения. Зардевшись от смущения, он нерешительно направился к ошеломленному букинисту.
— Мистер Данверс? — спросил он, тяжело дыша. — Примите мои самые искренние извинения. Иногда, к сожалению, я… так тороплюсь, что не думаю, куда иду.
— Что вы, что вы, — ответил Данверс, кланяясь.
Викарий вдохновенно продолжал: