Он покачал головой.
— Я только объяснил, какие сделал приготовления к ее приезду. Другой темы для разговора у нас не было.
В машине Джули коротко изложила суть беседы с мачехой.
— Я неверно судила о Гизеле, — спокойно заметила она. — Зациклилась на своем мнении, даже не попытавшись понять, что это жизнь сделала ее такой. До сегодняшнего вечера мне не приходило в голову, насколько ненавистной может быть работа в отеле. Делать маникюр на отвратительных старых руках в течение всего дня!
— Жалость может быть так же опасна, как и предубеждение, Джули, — проговорил Саймон после небольшой паузы. — Шок от смерти твоего отца мог заставить Гизелу быть более сдержанной, но я сомневаюсь, что эта перемена продлится долго. Возможно, она просто демонстрировала свою новую манеру поведения перед тобой.
— О нет, я уверена, что нет. Зачем ей это делать? Какой в этом смысл?
— Может, она хочет заручиться твоей поддержкой в том, что предполагает сделать.
— Она ничего не планирует… по крайней мере не то, что ты думаешь. Она согласна остаться на Барбадосе. Кстати, моя поддержка ей обеспечена, ведь Гизела — в конце концов моя мачеха.
— Утром ты говорила, что было бы лицемерным притворяться, будто смерть отца изменила твое отношение к ней, — напомнил он.
— Да, ты прав. Но теперь после встречи у меня создалось другое мнение о ней. Самое меньшее, что я могу сделать, это оправдать ее за отсутствием улик!
— Пока ты не согласишься с их наличием, — небрежно бросил Саймон.
— Но я не соглашусь с этим! Я уверена, что она была совершенно искренней сегодня. Что заставляет тебя так скептически относиться к людям?
— Я бы не сказал, что я скептик. Просто я гораздо старше и опытней тебя.
— Опытней? Ты никогда не испытывал нужду и лишения, — отрезала Джули. — Ваша семья всегда была богата. А Гизеле пришлось биться в одиночку в этой жизни с шестнадцати лет.
— По-видимому, она пережила свои несчастья с удивительно малыми потерями, — с холодной иронией заметил он.
— Как ты можешь так говорить, что ты знаешь о чувствах обездоленных людей? Живя в таком прекрасном доме, имея достаточно денег, чтобы выполнить любую свою прихоть, ты просто не способен понять, каково остаться одной на свете! Твоя семья распоряжается здесь уже два столетия. Тебе никогда не нужно было бороться за что-нибудь! — Через мгновение после того как эти опрометчивые слова сорвались у нее с языка, она готова была провалиться сквозь землю. — И-извини меня, — заикаясь, пролепетала Джули. — Я не имела права так разговаривать с тобой после всего, что ты сделал для меня. Пожалуйста, не сердись, — умоляла она, поскольку Саймон молчал. — Я не хотела… Саймон…
— Я не сержусь, — небрежно ответил он, но она видела, что это не так, и остаток дороги они проехали в полной тишине.
Достигнув Роуз-Холла и войдя в дом, Джули увидела в холле веселых и нарядных Роба с Шарлоттой, Эмму и близнецов, которые отправлялись на танцевальный вечер. Все они были удивительно красивы и несколько возбуждены, предвкушая, хорошее времяпрепровождение. Вскоре приехал приятель Эммы в новом алом спортивном автомобиле. Молодые люди расселись по машинам, и шумная процессия тронулась в путь.
— Золотая молодежь Барбадоса, — сардонически прокомментировал Саймон, взглянув на Джули, которая вспыхнула от смущения.
За столом кроме Джули, миссис Тьернан, Саймона и самых младших членов семьи больше никого не было. Наверное, Саймон тоже приглашен на вечер, подумала Джули. Интересно, почему он не поехал вместе с остальными?
После ужина миссис Тьернан вспомнила, что должна позвонить приятельнице, и удалилась. Когда Саймон допил свой кофе, Джули предложила:
— Еще чашечку?
— Нет, спасибо. — Он бесстрастно взглянул на нее.
— Саймон, — Джули проглотила обиду, — ты не должен оставаться в моем обществе, если… у тебя дела.
— Пойдем со мной в кабинет, хочешь? — Он поднялся и подошел к двери, подождав, пока она последует за ним.
Джули охватила паника. Неужели он настолько сердит на нее за глупый выпад в машине, что собирается предложить ей покинуть Роуз-Холл? До этого она никогда не заходила в его кабинет: вход в эту сугубо личную комнату был воспрещен, и там появлялся только тот, кого Саймон специально приглашал для какого-нибудь разговора.
Со страхом войдя в небольшое с высокими окнами помещение, Джули увидела массу книжных шкафов, тесно стоящих друг к другу и занимающих целую стену, шкафчик с дюжиной образцов разных удочек для морской ловли рыбы, большой письменный стол и несколько мягких кресел.
Закрыв дверь, Саймон подвел ее к написанной маслом картине, висящей на стене. На ней был изображен мужчина, отдаленно напоминающий Саймона, в завитом парике и с большим кружевным воротником.
— Этот портрет другого Саймона Тьернана, — жестко сказал он. — Он был привезен в 1653 году на Барбадос в качестве раба.
— Раба? — удивленно воскликнула Джули.
— Он был роялистом, приближенным короля, но после казни короля Кромвелем, как и многие офицеры-роялисты, был отправлен на Барбадос в качестве раба. Несколько раз его продавали от одного хозяина к другому, пока в 1660 году не наступила эпоха Стюартов, признавших основные завоевания революции. Здесь есть еще кое-что, что может тебя заинтересовать. — Он указал на вставленный в рамку пергамент, висящий рядом с портретом. — Это копия фрагмента доклада губернатора по поводу урагана в 1831 году, — пояснил он, — он принес в эти края абсолютное опустошение и множество страшных смертей. Главный дом был полностью разрушен, и на следующий день Люси Тьернан умерла в родах, — стараясь говорить спокойно, продолжил Саймон. — К счастью, ее сын выжил, и мой род не прекратил своего существования, иначе сегодня я бы не разговаривал с тобой. Ну вот, ты теперь воочию можешь убедиться, что в свое время Тьернанам тоже приходилось сталкиваться с превратностями судьбы.
Но прежде чем Джули успела что-нибудь ответить, в дверь просунула голову миссис Тьернан:
— Саймон, Бен Чейз хочет поговорить с тобой. Он ждет у телефона.
— Спасибо. Я у себя сниму трубку. Извини, — обернулся он к Джули, которая последовала в холл за миссис Тьернан и тихо прикрыла за собой дверь кабинета.
— Ты выглядишь утомленной, моя дорогая. Встреча с мачехой была суровым испытанием для тебя, — с симпатией сказала мать Саймона.
— Да нет, не совсем. — Джули описала метаморфозу, произошедшую с Гизелой. — Но Саймон считает, что это все может быть притворством, в принципе у нее есть причины так вести себя, — с сомнением поведала Джули.
— Ну, Саймон обычно очень здраво судит о людях, — задумчиво произнесла миссис Тьернан. — Но я горжусь и собственной способностью давать трезвые оценки. Посмотрим, какое она завтра произведет на меня впечатление.
Когда на следующий день Гизела вышла из такси без четверти час, на ней была скромная белая блузка и серая льняная юбка. Серебристые волосы были аккуратно заколоты сзади. Пожав руку хозяйке, она тихо сказала:
— Не знаю, как благодарить вас за удивительную доброту, проявленную к Джули. Я глубоко признательна вам, миссис Тьернан.
Незадолго до начала ленча с фабрики позвонил Саймон и предупредил, что задерживается. Но, когда все уже сидели за столом, на котором лежало самое изысканное блюдо в Барбадосе — летающая рыба, жаренная на рашпере, — он все-таки приехал.
Джули не видела Саймона с прошлого вечера, когда она покинула его кабинет после тяжелого для нее откровенного разговора. Появившись в комнате, Саймон извинился за опоздание, и Джули вспыхнула от его внимательного взгляда. После ленча он неожиданно предложил Гизеле показать сад.
— Неужели эти роскошные волосы натуральные? — спросила Шарлотта, когда они вышли.
— А разве они не выглядят такими? — переспросила захваченная врасплох Джули. Ей никогда не приходило в голову, что волосы Гизелы могут быть крашеными.
— Обычно такие серебристые волосы бывают только у маленьких детей или у скандинавок, — задумчиво ответила Шарлотта. — Но если они искусственные, ты не могла бы не заметить темнеющих корней. К тому же такое первоклассное обесцвечивание мог обеспечить только профессионал высокого класса.