Линкольн расположился к своему гостю и позволил себе пару непонятных и хвастливых замечаний о редкостных находках, которые он сделал в природе и добавил:
— Я располагаю осязаемыми доказательствами своих открытий. — Полупьяным тоном он продолжал: — Я продвинулся далеко от остальных в изучении тёмных первых книг, которые указали мне путь в удалённые места, в которых таились необычные чудовища, которые обитали на Земле раньше людей; а некоторые до сего дня поддерживают связь с потусторонними мирами, связаться с ними было обычно в те дальние года.
Джонсон восторгался воображением, создававшим такие предания; в Линкольне мужчину поразила сила его речи.
Наверное, работа с больными экспонатами мадам Тюссо толкнула его к такой богатой фантазии? — проносилось в голове Стива.
Страшные фигуры хозяина музея тесно связывались с его чувствами и воображением.
Его намёки насчёт природы кошмарных тварей были непонятны, таившиеся за приделом занавески.
Линкольн, безразличный к иронии, упрямо гнул своё:
— Не все демонические твари являются искусственно возникшими.
Джонсон откровенно и со скептицизмом недоверия разрушал растущее к Линкольну расположение. Владелец музея говорил серьёзно; сейчас мужчина замолк, каясь в своей болтливости. Джонсона он терпел лишь из упрямства нарушить стену недоверия того.
Дэвид молол истории о ритуалах и жертвоприношениях богам разного мира, что у Джонсона разболелась голова. Изредка Линкольн подталкивал своего гостя к какой-нибудь скульптуре за шторой и показывал линии, которые были не властны резцу скульптора. Джонсон потерял расположение владельца музея, но продолжал приходить из чистого восхищения искусством Дэвида.
Иногда мужчина старался поговорить с Линкольном откровенно, деланно удивляясь либо равнодушно затрагивая в диалоге тот или иной предмет, но такая тактика изредка вводила в заблуждение мастера. К началу сентября напряжение достигло вершины.
Однажды, придя в музей во второй половине дня, Стив Джонсон расхаживал среди привычных ему кошмаров, когда из мастерской Линкольна раздался ужасный вой. Посетители нервозно оживились, прислушиваясь к эху, промчавшемуся под сводами музея. Два смотрителя музея перекинулись взглядами, а один из них, который чаще помогал Линкольну в работе, вдруг заулыбался, чем поразил посетителей и Джонсона. Вой принадлежал псине. Это точно. В вое прозвучала мучительная агония, принудившая сжаться сердце; такое чувство выросло вдвое в окружающей обстановке музейных чудовищ.
А ведь сюда запрещено приходить с животными, — некстати вспомнил Джонсон.
Возле входа в мастерскую мужчину движением руки остановил Ганс, один из смотрителей.
— Мистер Линкольн, — оповестил он мягко, но в то же время извиняющимся голосом с долей иронии, — отлучился по делам и дал приказ не пускать никого в мастерскую в его отсутствие. Касательно воя, так это во дворе музея. С нами соседствуют бродячие собаки, иногда их разборки доносятся до нас. Тут же животных нет. А если вам нужно повидать мистера Линкольна, то можете застать его перед закрытием.
Джонсон выслушал Ганса и поднялся по старинным каменистым ступенькам на улицу, внимательно оглядывая округу. Музей окружали ветхие, заброшенные дома, когда-то жилые, но теперь занятые под лавки и складские помещения. В воздухе витала слабоватая аура запахов. Сам музей возвышался над остальными зданиями, как небоскрёб. За поворотом шла дорога, уходящая во двор. Горя желанием узнать, кто выл, Джонсон пошёл за угол. Во дворе было мрачно; огороженный забор не пропускал солнечных лучей; ограда была мерзкой и затмевала даже зловещие фасады соседних зданий. Псов поблизости не было, что Джонсону показалось это странным.
Разве может свирепая битва кончиться без жертв, да ещё так быстро?