— Я считаю, мистер президент, — наконец выдавил из себя Никольсон, — что это мудрое и патриотическое решение. Пока вы будете отдыхать, мы будем смотреть в оба и стараться не слишком вас беспокоить. В одном только я совершенно уверен, мистер президент: вы так же нормальны, как я сам.
Джим заметил на лице Холленбаха усмешку и понял, что тот тоже оценил юмор положения.
— А насколько нормальны вы, Ник? Ладно, не будем больше путаться, речь идёт о моём больном сердце. И мне хочется надеяться, джентльмены, что после моего завтрашнего заявления на пресс-конференции у вас не возникнет надобности обнародовать другие обсуждавшиеся здесь темы?
— Не беспокойтесь, мистер президент, мы всё сохраним в тайне, — отозвался Фред Одлум.
Гриском внимательно посмотрел на врача Белого дома:
— А вы что скажете, Лепперт? Вы согласны, что президент поступает правильно?
— Человек, у которого начинает пошаливать сердце, должен постепенно сокращать свою деятельность. Продолжать работать на такой головокружительной скорости в таком страшном напряжении означало бы просто испытывать судьбу! Я уже давно убеждал президента взять отпуск.
Все стояли в неловких позах, словно актёры, утомлённые затянувшейся репетицией. Никольсон шагнул к президенту и, схватив его за руку, крепко её пожал:
— От души желаю вам хорошо отдохнуть и набраться сил! Вы приняли мудрое решение, мистер президент!
— Гораздо более мудрое, чем вы подозреваете, Ник, — ответил Холленбах.
Каждый по очереди подходил к президенту и пожимал ему руку. Когда очередь дошла до Джима, он почувствовал себя смущённым и виноватым. Что могла изменить эта отсрочка? Холленбах улыбнулся и протянул сенатору серебряную авторучку:
— Возьмите её себе, Джим, — сказал он тихо. — Пусть она останется у вас на память о днях, которые могли настать… Если бы не они… — Президент смотрел на Джима остановившимся взглядом.
— Они?..
— Вы знаете, о ком я говорю, Джим, — прошептал Холленбах. — Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Просто смотрите на неё иногда и вспоминайте, что из нас с вами могла бы получиться неплохая упряжка!
У Джима навернулись слёзы, он был слишком взволнован и не мог найти подходящих слов.
— Благодарю вас, сэр! — только и нашёлся он.
Вдруг Холленбах выпрямился и бодро, заразительно улыбнулся.
— А ну, веселее, джентльмены, — добродушно сказал он окружившим его людям. — Что это у вас такой вид, словно у похоронной команды! Америка — великая страна! Она всех нас переживёт. Боже мой, да ведь уже скоро пять утра! Мне пора идти. Пошли, Пат. Поедем вместе в Белый дом. Раз вы будете замещать меня во время отпуска, то мне надо сразу же коротко ввести вас в курс некоторых дел.
Поддерживая за локоть Пата О’Мэлли, президент покинул гостиную. Они вышли на улицу и вместе с тремя агентами Секретной службы забрались в длинный сверкающий лимузин Белого дома. Все оставшиеся столпились на крыльце, молча глядя на отъезжающих. Утренний воздух был прохладен и покалывал кожу. Небо прорезал первый луч наступающего дня. Марк Холленбах ещё раз махнул всем рукой, и машина скрылась в молочном утреннем тумане.
ГЛАВА 19. СЕРДЦЕ ПРЕЗИДЕНТА
Когда лимузин Сиднея Карпера остановился на гравиевой дорожке перед домом Маквейга, было ещё начало девятого. Джим только что вышел из спальни, сонно моргая и протирая глаза. Ему удалось поспать только два часа, и он ещё плохо соображал. Чинки собирала в прихожей учебники и, заслышав его шаги, громко крикнула:
— Эй, пап! Ты только взгляни, какая шикарная машина подкатила.
Она вылетела на крыльцо в свежем полотняном платьице. Волосы её были аккуратно перетянуты лентой, в руке она держала набитую учебниками сумку. Из автомобиля неуклюже вылез Карпер:
— Доброе утро, барышня!
— Доброе утро, сэр! Теперь все приходят и уходят только либо очень поздно, либо очень рано. У нас что — кризис?