…Проснулся я оттого, что у меня снова болело в боку. Это, без всяких сомнений — признал я очевидность, — или трещина в ребре, или перелом. Оставалось дождаться конца путешествия, чтобы обратиться к семейному врачу, бойкой коротконогой даме из Парижа, выбравшей Канаду из-за более благоприятного социального обеспечения. Где ее, правда, искать, я понятия не имел. Я ведь очнулся не в самолете и не у себя дома в Монреале. Вокруг меня простиралась небольшая долина, расчерченная изгородями и ограниченная резко уходящими ввысь холмами, над которыми виднелась дорога. Приблизившись — и утопая в высокой траве, под которой мягко хлюпало… я, видимо, шел недалеко от источника или ручейка, — я увидел, что в качестве изгороди здесь высаживают ежевику. Она уже поспела, и я съел несколько ягод, испачкав рубашку. Посреди каждого участка, которых я насчитал около двух десятков, рос дуб, а по краям теснились каштаны, связанные между собой густыми ежевичными кустами, смешанными с другими растениями, которых я опознать не смог. Солнце палило неимоверно, я слышал жужжание насекомых и стук дятла. Я не видел ни одного человека, что неудивительно: в самый полдень в жарких странах люди предаются сиесте и берегут для себя дневные часы, как мы, северяне, вечерние. Я выбрался из зарослей травы, похожей на осоку, и ступил на сухую землю. Местами она выгорала, кое-где я нашел козий помет. Неужели я перепил в самолете, и, не помня себя, приехал в Quérbes, где меня приняли и отправили гулять, подумал я. С учетом опыта некоторых моих поездок — когда я перестал находить в них удовольствие и начал бороться с приступами нелюбви к ним и себе чрезмерным употреблением алкоголя — такая версия не представлялась мне фантастической. Но я не чувствовал запаха спиртного, за исключением легкого послевкусия того самого красного вина… Да и пересадка в Брюсселе потребовала бы от меня как минимум некоторых усилий, на которые я, будучи не в себе, оказался бы неспособен.