Мичи ходила за ним, прижимая ладони ко рту. Она тихонько попискивала и надеялась, что Рюу не слышит. «Благовоспитанная девица не корчит рожи. Если она хочет рассмеяться, то улыбается кончиками губ, прикрываясь ладонью», – напомнила Мичи бабушка, которая прочно засела внутри внучки и выступала самозваным голосом совести. «Я рот прикрыла», – мысленно огрызнулась Мичи.
– Комплимент от отеля. – Рюу кивнул на журнальный столик: в большой плоской тарелке умостилась гора фруктов, а в глиняной пиале блестел зеленый чай. – Смею верить, что вы простите нас за возникшее недоразумение. Сервис как честь, мы им дорожим. Гость для нас бесценен.
Мичи уловила легкую издевку в словах Рюу. Он высился над ней, бледный и серьезный, выискивал малейшее проявление недовольства. И все-таки говорил чуть насмешливо.
«Я придираюсь, – решила Мичи. – Такой номер! А я придираюсь!»
– К вашему возвращению мы подадим ужин. Во сколько вам удобно? В шесть или в семь вечера?
– В семь, – наугад выбрала Мичи.
– Как скажете. А пока, мой совет, спускайтесь к источнику. Для вас подготовлена индивидуальная купальня. По территории отеля можно ходить в юкате. Полотенце с собой не носите, вам все выдадут у онсэна. Поверьте. – Рюу сверкнул ровными зубами. – Вы забудете о проблемах. Вода творит чудеса.
Он направился к двери.
– Погодите, – обратилась к нему Мичи. – Такие же цветы у вас на эмблеме. Это же дерево кири[22]?
– Да. – Рюу вернулся, встал рядом. – Все предпочитают сакуру, но лично мне по душе кири. Сакура говорит о мимолетности жизни, а цветы кири – о самой жизни. И, возможно, о надежде на счастье в мимолетности.
Мичи дотронулась до нарисованных лепестков.
– По легенде, – Рюу поправил кимоно и отступил от Мичи, – птица феникс хо-о прилетает, чтобы полакомиться его плодами. В Китае его называют деревом дракона. У нас – деревом принцессы. Когда в семье рождалась девочка, «дерево принцессы» обязательно высаживали во дворе. Когда девушка выходила замуж, дерево срезали и из него изготавливали свадебный сундук.
– Оно цветет в мае, кажется? Такие красивые цветы.
– Оно росло в саду, но, к сожалению, погибло, больше не цветет. Мы сохранили память о его красоте на этом свитке. Обратите внимание на любопытное хайку, если вы интересуетесь поэзией. О жучке, плывущем в неизвестность. – Рюу поклонился и, не разгибая спины, вышел из номера.
– Как там говорят, в семье не без черной овцы? – спросила Мичи у закрывшейся двери. – В этой не без белой!
Она не стала вчитываться в строки. Пусть жучок плывет, куда хочет! Закружилась по номеру, раскинув руки.
– Все мое! Спасибо папе за его прибыльную работу! Спасибо маме за сообразительность!
Мичи достала из гардероба первую попавшуюся юкату. Развернула. Ничего необычного: пеньковое голубое кимоно, серый пояс. Мичи выбрала старинный отель, чтобы погрузиться в атмосферу прошлого, вдохновиться и засесть уже за свой роман, в котором не могла продвинуться дальше второй главы.
– Да, я же здесь не просто так! Сегодня же засяду. Ну. – Она потерлась щекой об юкату. – После купания засяду.
Юката щекотала кожу. Мичи путалась в полах одеяния. Она не особо любила традиционную одежду. Облачалась в неудобные кимоно на праздник девочек и на совершеннолетие. «И на спектакль!» – вспомнила Мичи. В начальных классах ставили спектакль, Мичи выпала роль младшей служанки младшей дочери младшей жены императора. Даже эта простая юката выглядела эффектнее, чем ее наряд в спектакле. В школьном представлении отважная императрица бросилась в море со скалы в обнимку с сыном-наследником. «Смерть придет к нам как победа, мы не сдадимся на милость врага!» – кричала Нару-тян, разодетая в императрицу. Мичи, поджав губы, отворачивалась. Кимоно Нару-тян взлетало, обдуваемое вентилятором, и она делала вид, что изящно падает. Мичи же предстояло раздирать лицо в скорби, что ее совершенно не вдохновляло. Она тоже мечтала драматично кричать и грациозно падать.
Мичи оборвала мысль о том, что надо бы обрядить предательницу-подругу в будущей истории в безликое кимоно и науськать на нее призраков. «Я плохая подруга, – укорила она себя и тут же оправдалась: – Я просто обиделась на Нару». «Как маленькая!» – совесть не сдавалась. «Ее никто не просил звать меня в горы», – Мичи не уступала совести в упорстве. Совесть промолчала: оказалась умнее.
Откуда-то донеслась музыка. В отеле, видимо, работала аудиосистема. Прозвучали первые одинокие ноты, затем – череда трезвучий и после, долгими переборами, полилась грустная мелодия. Мичи пробежалась по балкону. Пологие склоны гор, подернутые туманом, ласкали взор. Чистый воздух переполнял легкие, вызывая головокружение. На балконе мелодия звучала тише. Мичи вернулась в номер. Музыка шла из стен. Добравшись до двери, Мичи выглянула в коридор в поисках источника мелодии. Коридор звучал поскрипывающей тишиной: рёкан отзывался на движение гостей по лестнице и этажам. На третьем этаже находилось два номера. Мичи прошлась налево, на следующей двери блеснула табличка: «14». Мичи пошла обратно: справа от 103-го обнаружился одноногий столик. На шестигранной поверхности громоздилась статуэтка-нэцке, изображавшая известный сюжет: сражение бога правосудия Сёки и они.