— Сообщить, что королева только что провозгласила себя Архидруидом, что теперь ее называют друидесса Айслин, а Совет был собран в башне Лорильена дворца Провиденции.
Граф медленно поднял голову и нахмурился.
— Друидесса? Ха, ха, — оскалился он. — Значит, так тому и быть! Уже известны имена членов Совета, которые осмелились покинуть Сай-Мину?
— Хенон, Калан, Отелиан и Тиернан. С ними ушли многие друиды и их магистражи. Всего около тридцати человек.
Граф снова расхохотался. Гонец хранил молчание. Вероятно, он не понимал, что здесь смешного. Альваро с трудом поднялся.
— Хорошо, — процедил он, зевая. — Придется мне поговорить с этими шутниками, моими советниками. Соберите всю ораву в моем кабинете, — приказал он. — Капитана Джаметту, судью Стефано, этого полоумного Пепо и худшую из напастей — мою дочь.
— Они уже ждут вас, граф.
— Ах вот как.
Не заботясь о хороших манерах, граф шмыгнул носом и, то и дело морщась, направился к большой двери, ведущей в гостиную. Он прошел по длинному коридору, отделявшему его кабинет от гостиной, и стремительно ворвался в комнату. Все советники действительно уже были там и при его появлении вздрогнули. Граф нервно усмехнулся, почесал небритый подбородок и уселся в свое обычное кресло.
Как все покои замка и большинство домов Фарфанаро, кабинет был украшен с роскошью, которую иные считали даже излишней. Ни малейшего кусочка каменной стены, все было покрыто деревом. Высокие фрески и колоннады вдоль стен. Каждая стрелка свода была произведением искусства, а мозаичный паркет представлял собой огромную картину. И каждый предмет мебели, инкрустированной черно-белым мрамором и покрытой резьбой и фризом, был творением настоящих мастеров.
— Отец, вы позорите Бизань, — возмутилась юная Карла, увидев физиономию графа.
— Спасибо, дочка, — отвечал Альваро с улыбкой, — стараюсь как могу.
Карла возвела глаза к потолку и покачала головой.
— Вы слышали новость? — спросил капитан гвардии Джаметта.
— Зачем бы я тогда пришел… — усмехнулся граф Бизаньи.
— Собираетесь ли вы наконец принять хоть какое-то участие в том, что творится на острове? — раздраженно спросила девушка.
— Хочу напомнить, что я отправил посла присутствовать на обряде посвящения этой крестьянки, где она столь блестяще выставила себя курам на смех, — ответил Бизаньи. — Я не так прост, как вам кажется.
На самом деле граф был наименее прост из всех собравшихся. Его любовь к роскоши и непомерное сладострастие не мешали ему оставаться тонким политиком. Но ему это надоело. Он устал от людской глупости, спеси своих приближенных и нелепых войн, которые вели остальные властители королевства.
— Пока нам нечего делать, — сказал он. — Я думаю, что они все бросятся на Сарр в надежде, что мы вмешиваться не станем. А с нашей стороны было бы глупо вмешиваться.
— Если Харкур или Галатия действительно завладеют Сарром, наше влияние еще больше ослабнет, — заметил судья, самый старинный советник графа.
— Стычка Харкура и Галатии нас не коснется, а когда эти глупцы набросятся друг на друга, ни один не устоит. Тогда, возможно, мы соберем весь урожай, как всегда и поступали.
— Прежде бизанийцы были лучшими солдатами острова и даже самой Бриттии! — воскликнул капитан Джаметта.
— Вот уж скукотища-то была, наверно! — засмеялся граф.
— Итак, — вздохнула дочь Бизаньи, — вы не желаете ничего предпринимать?
— Напротив! — возразил граф, сияя улыбкой. — Я желаю устроить пир, чтобы отпраздновать глупость наших соседей.
Гвардейский капитан с досадой вскочил и вышел, не сказав ни слова.
Альваро расхохотался.
— Отец, однажды, когда вы очнетесь от вашего бесконечного пьянства, вы увидите страну в развалинах.
Смех графа тотчас утих. Он встал и, наклонившись к дочери, проговорил, сверкая глазами:
— Послушай, пигалица, с тех пор, как я управляю этой землей, ни один человек не осмелился на меня напасть. А знаешь почему? Потому что истинная военная мощь — это угроза, а нет ничего более угрожающего, чем земля, которая не примыкает ни к кому. Я избавил эту страну от множества войн еще тогда, когда ты только пачкала пеленки на руках своей покойной матушки. Так что прежде, чем учить человека, чьей единственной ошибкой было произвести тебя на свет, обрежь волосы, переоденься в мужчину и поезжай в Мон-Томб учиться истории. Ты говоришь мне про позор, но семью Бизаньи позорит только один человек — тот, с которым я сейчас говорю. Это ты с твоим жалким невежеством.
Потом он повернулся к остальным:
— А вы, безвольные простаки, если вам так уж приспичило, отправьте королеве письмо: «Граф приветствует вашу прозорливость и поздравляет с желанием служить только тому, что вы сочтете истинным Благом».
Мгновение он глядел на своих слушателей, потом свирепая гримаса снова сменилась улыбкой. Он повернулся и вышел из комнаты, не добавив больше ни слова.
Много часов шагали они по глубокой пещере. Казалось, спуску не будет конца. По мере того как они продвигались в глубь горы, пещера становилась темнее и шире. Много факелов погасло, а тех, что остались, не хватало, чтобы осветить стены гигантского коридора. Тусклый свет и необъятность пещеры начинали угнетать. Люди старались вести себя как можно тише, но малейший шепот или движение отдавались ошеломляющим эхом.
— Я больше не чувствую стен, — проговорил Фингин, наклонившись к Алее.
— Я тоже, — призналась она.
За их спиной воцарилось молчание. Вероятно, люди слышали их слова, и это их насторожило.
— Наверно, мне надо попытаться осветить пещеру, чтобы лучше было видно, — предложила Алеа. — Я чувствую, что темнота всех пугает. Фингин кивнул. Тогда девушка собрала всю силу вокруг себя. Она не могла объяснить, что делает, но следовала своему чутью. Она превратит сайман в тысячи светящихся частиц и рассеет вокруг себя. Ощутив, что сгусток силы достиг наивысшего накала, она выпустила его, подняв руки над головой.
От ее ладоней полился луч света. Сначала прямой, потом он превратился в шар и стал заполнять окружающее пространство.
Сотни мужчин и женщин восхищенно ахали и удивлялись. Все загляделись на невероятное зрелище и наблюдали за тем, как рос шар.
По всей вероятности, они достигли самого сердца горы. Пещера была огромна, ее стены терялись далеко в темноте. Но вокруг, окружая людей точно гигантским шатром, нависало нечто громадное и непонятное. Как большие тонкие белые заостренные руки, нависшие сводом. Очень быстро все поняли, что это огромный скелет и что они находятся среди останков дракона. Высокие белые арки, казалось, указывали им путь.
— Это невероятно! — воскликнул Фингин. — Ты понимаешь, какого размера был этот зверь?
— Трудно представить, как Галиад смог в одиночку сразиться с таким чудовищем, — поразилась Алеа.
— Наверно, тот не был таким большим, — предположил Фингин. — Он был последним и наверняка не такого размера, как этот.
— Как подумаешь, что больше ни одного не осталось!
— Да уж. Они из тех существ, которым словно суждено исчезнуть…
Алеа посмотрела на друга и улыбнулась. Его последние слова звучали так мрачно. Наверняка Фингин сказал это нарочно. Она кивнула:
— Как думаешь, где его череп? Мы его прошли или он на другом конце?
— Если судить по изгибу скелета, то скорее он еще впереди.
— Тогда идем, — предложила Алеа.
Сзади Тагор приказал солдатам идти дальше. Длинная колонна продвигалась по коридору костей, перешагивая через гигантские ребра, тут и там торчавшие из земли.
Мьолльн долго стоял, разинув рот, потом бросился догонять Фингина и Алею в начало строя.
Запыхавшись, он подбежал к друзьям и взял Алею за руку, чтобы привлечь ее внимание.
— Скажи, метательница камней, ахум…
— Да?