- Да, - согласился Фай с мимолетной горькой усмешкой, вот уже несколько лет тебе не угрожает опасность coup d'etat* А если бы мы когда-нибудь попытались восстать, на то существует, - он переместил взгляд на противоположную стену, едва заметная вертикальная щель в которой свидетельствовала о наличии еще одной двери, - на то существует твоя тайная полиция.
Карсбери был поражен. Он не думал, что Фай знает об этом. В голове шевельнулась беспокойная мысль: "Хитрость сумасшедшего". Но уже через мгновение благодушие вернулось к нему. Он подошел сзади к креслу Фая и опустил руки на его ссутуленные плечи.
- Знаешь, Фай, я всегда испытывал к тебе особые чувства, - сказал он. - И не только потому, что твои причуды помогли мне стать Всемирным управляющим. Я всегда чувствовал, что ты чем-то отличаешься от других. И бывали времена, когда... он заколебался.
Фай слегка согнулся под тяжестью дружеских рук.
- Когда я был в здравом уме? - закончил он решительно.
- Как сейчас, - мягко заметил Карсбери. - Я всегда чувствовал, что, пусть превратно, пусть не до конца, но ты меня понимаешь. И это много для меня значило. Я был одинок, Фай, ужасно одинок - целых десять лет. Никаких товарищеских отношений, даже с людьми, которых я обучал в Институте политического руководства. Перед ними тоже приходилось играть свою роль, скрывать от них некоторые факты из опасения, что они пытаются захватить власть через мою голову, будучи недостаточно подготовленными. И никто не поддерживал меня по-дружески, кроме разве что собственных моих надежд да тебя временами. А теперь, когда все позади, для нас обоих начинается новая жизнь. И я, честно говоря, рад.
Наступила тишина. Фай не оглянулся, но его костлявая рука потянулась вверх и прикоснулась к руке Карсбери. У того
* Государственный переворот (прим.перев.)
запершило в горле. Ему показалось странным, что между сумасшедшим и нормальным человеком может возникнучь даже такое мимолетное взаимопонимание. Но так оно и было. Он освободил руки, быстро прошагал к столу и обернулся.
- Я ходячий атавизм, Фай, - произнес он каким-то новым, необычно страстным тоном, - атавизм из тех времен. когда человеческий рассудок был куда здоровее.
Изучая историю, я очень скоро пришел к выводу, что критический момент наступил во время Окончательной Амнистии, совпадающей с образованием нынешнего общества. Нас учили, что в то время из тюрем освобождали миллионы политических заключенных и миллионы прочих узников. Но кто же были эти прочие? На этот вопрос нынешняя историография дает только неясный, слишком приблизительный ответ. Трудности, с которыми я столкнулся, были чрезвычайными. Но я продолжал искать истинный ответ. Почему, спрашивал я себя, такие слова, как "безумие", "помешательство", "сумасшествие", "психоз" исчезли из нашей лексики, а сами понятия - из нашего сознания? Почему предмет "психопатология" больше не преподается в учебных заведениях? И, что еще важнее, почему наша современная психология напоминает психопатологию XX века? Почему больше нет ни одного заведения для душевнобольных - ведь они существовали в XX веке?
Фай поднял голову и криво улыбнулся.
- Потому что, - иронически прошептал он, - теперь все ненормальные.
"Хитрость сумасшедшего". Еще раз эта настораживающая мысль промелькнула в голове Карсбери. Он кивнул.
- Поначалу я отказывался делать какие-либо заключения. Но постепенно понял, как и почему это случилось. Дело не только в том, что технически развитая цивилизация поставила перед человечеством более широкий спектр соблазнов, противоречивых возможностей, столкнула его с умственным и эмоциональным перенапряжением. В психиатрической литературе XX века описан определенный вид психоза, возникавший как результат успеха. Неуравновешенный индивид продвигается вперед к своей цели, преодолевая на своем пути многочисленные преграды. Он достигает цели, но тут же падает без сил. Подавленная неуверенность в себе выходит из-под контроля, и он осознает, что не знает, к чему стремиться. Его энергия, которая до сих пор помогала ему бороться, оборачивается против него самого и уничтожает его как личность. Когда война окончательно была объявлена вне закона, весь мир превратился в одно государство, и социальное неравенство было уничтожено... Ты понимаешь, к чему я веду?
Фай медленно кивнул.
- Очень интересная точка зрения, - каким-то отсутствующим тоном сказал он.
- Даже неохотно приняв мою идею за основу, - продолжал Карсбери, - ты без труда поймешь все остальное. Циклические колебания в мировой финансовой системе происходят каждые шесть месяцев. Я сразу понял, что этот Моргенштейн из Отдела финансов, должно быть, подвержен приступам маниакальной депрессии каждые полгода или просто страдает раздвоением личности: с одной стороны, он расточитель и скряга - с другой. Но, скорее всего, справедлив первый диагноз. Почему Департамент культуры переживает застой? Потому что его руководитель Гобарт - явный кататоник. Почему наступило оживление в Отделе внеземных исследований? Потому что Макэлви охвачен эйфорией.
Фай с удивлением посмотрел на него.
- Но это же естественно, - сказал он, разводя руками, одна из которых выронила зеленый комочек плазмы.
- Да, я знаю, что у тебя и у некоторых твоих коллег есть определенное, хоть и искаженное, осознание различий между вашими... э-э... личностями, но тем не менее полностью отсутствует представление о фундаментальном характере этих отклонений. Но давай продолжим. Как только я оценил ситуацию, я сразу понял, что делать дальше. Как разумный человек, способный ставить перед собой определенные реальные задачи, как человек, окруженный индивидами, ошибками и противоречивостью характеров которых легко было воспользоваться, я мог со временем достичь любой возможной цели. - Тогда я уже состоял в аппарате управления. Через три года я стал Всемирным управляющим, и сразу же мое влияние резко возросло. Как в знаменитом афоризме Архимеда, я обрел точку опоры и мог теперь перевернуть мир. Я получил возможность издавать под любыми предлогами законы, действительной целью которых было ослабить невротизм большой массы людей, лишив их выбивающих из колеи соблазнов и введя более организованный и упорядоченный режим жизни. Я получил возможность, приноравливаясь к своим коллегам и полностью используя свою незаурядную работоспособность, более или менее держать мировые события в своих руках - по крайней мере, задержать наступление худшего. В то же время я получил возможность развернуть свой десятилетний план: начать обучение малого, а потом, по мере появления достаточного количества преподавателей, и большего числа групп, которые составлялись из перспективных руководителей, тщательно отобранных по принципу относительной свободы от невротических тенденций.