«А может быть, часть проблемы как раз в этом?» — размышлял Паз, сидя ранним утром в саду с чашкой кубинского кофе в руке: может быть, он был слишком покладистым. Задумался Паз и о самом доме, том, где они жили.
Изначально это был ее дом, типичное для Южного Майами флоридское ранчо из бетонных, покрытых белой штукатуркой блоков с серой черепичной крышей и окрашенными в аквамариновый цвет стальными противоветровыми навесами. Назвать это здание архитектурным шедевром язык бы не повернулся, но, будучи достаточно старым, дом был окружен разросшейся зеленью. Огромная бугенвиллея покрывала одну боковую стену и часть крыши пурпурными цветами, а над задним двором раскинулась крона большого манго, помимо которого сад мог похвастаться разнообразием и других плодовых деревьев — тут были лайм, апельсин, грейпфрут, гуава, авокадо. Внутренняя отделка дома сплошь состояла из скандинавского дерева и кожи, причудливых или абстрактных картин в зеркально-стальных рамах и ковров. Не его вкус, он предпочитал старину, эксцентрический хлам, «Тайную вечерю» на бархате — но при всем том он не мог не признать, что его жене такая обстановка подходит как нельзя лучше. Да и матушка его говорила: это не дом, а самый настоящий докторский офис.
Да, мать. И конечно, эта ссора не обошлась без упоминания о ней. Дожидаясь, когда подействует крепкий кофе, Паз вернулся мыслями к тому, что мог припомнить из обвинений и контробвинений того вечера. Он приехал домой под мухой, подверг опасности жизнь их драгоценной дочурки тем, что вел машину в пьяном виде, и, естественно, после этих упреков выслушал еще и медицинскую лекцию о вреде алкоголя.
Ладно, виноват, больше не повторится — вроде бы проехали, — но тут встревает ребенок.
Мамочка, догадайся, где мы сегодня были, и выкладывает все — церемонию сантерии, ямс, вонючий дым, преклонение перед ложными идолами плюс визит к леди, которые целуют юношей за деньги, и то, что папа разговаривал с той леди, которая приходила к нам в гости. Это, конечно, объяснить легко, легче, во всяком случае, чем полученную от Моргенсен визитку.
С ней вообще по-дурацки вышло: Паз беспечно бросил ее на свой туалетный столик, а Лола, сыщик почище его самого, обнаружила ее — с отпечатками губ, накрашенных красной помадой. Ну и пошло-поехало. Может быть, расскажи Паз о встрече первым, гроза бы миновала, а так получалось, будто его уличили в чем-то непозволительном, и что бы он ни говорил, все это выглядело неуклюжими оправданиями завзятого волокиты. Паз вообще чувствовал себя дурак дураком. С одной стороны, ему вроде бы и оправдываться было не в чем, а с другой — в глубине души он знал, что он честный парень и ни на что бы на такое не пошел, но ведь хотел, а значит, все могло обернуться по-всякому.
Найдя эту линию размышлений непродуктивной, он оборвал ее, и тут как раз из дома, в футболке, шортах, с парусиновой сумкой на плече, в которой лежала рабочая одежда, появилась Лола. Смерив его ядовитым взглядом, она решительно проследовала через патио наружу к сараю во дворе, где держала свой велосипед.
— Доброе утро! — обратился к ней Паз.
Никакого ответа. Она вывела велосипед на дорожку, но Паз встал и перехватил ее.
— Может, поговорим снова? — спросил он, схватив руль.
— Я слишком сердита. Отпусти велосипед, пожалуйста.
— Нет, пока мы не поговорим.
— Мне нужно на работу, — сказала она, пытаясь освободить руль. — У меня пациенты…
— Пускай они умрут, — сказал Паз. — Это более важно.
При этих словах она нарочито выразительно вздохнула и сложила руки на груди.
— Ладно, будь по-твоему. Говори.
— Вчера мы погрызлись. Я извинился, и теперь все в прошлом. Ты прощаешь меня, и мы живем дальше, как бывало всегда.
— Не так все просто.
— Объясни сложность.
— Я чувствую, ты меня предал. Не знаю, могу ли я теперь тебе доверять.
— И все из-за того, что я выпил пару банок пива?
— Не умничай! Мне трудно поверить в то, что ты взял нашу дочь на церемонию вуду, предсказание будущего, кровавое жертвоприношение и… и подношение ямса. Даже не удосужившись обсудить это со мной. Наполнил детскую головку ужасным вредоносным вздором. Как ты мог!
— Это не вуду, Лола, ты знаешь. Пожалуйста, перестань называть сантерию вуду. Это оскорбительно.
— Это одно и то же.
— Верно, как католики и иудеи — одно и то же, ибо и те и другие родом из Палестины. Я объяснил тебе все прошлой ночью. Это не заговор. Это произошло импульсивно, под влиянием момента. Маргарита была там, и Эйми попросила меня отвести ее к ней, и я подумал, что ничего страшного не будет, если…
— Это нелепый варварский вздор. Ты сам в него не веришь!
— Может, так оно и есть, но зато верит моя мать, и я должен уважать это. А у Эйми только одна бабушка, и они любят друг друга, и я не встану и не скажу ей, что у ее бабушки башка набита дерьмом, ибо она верит в сантос. Это часть ее культуры, точно так же как наука, как медицина.
— За исключением того, что медицина реальна. Это небольшое различие. Медицина не вызывает ночных кошмаров у маленьких девочек.
Что-то в ее голосе — высокий тон, неожиданная дрожь — заставило Паза остановиться и присмотреться к жене повнимательнее. Подобная резкость была у нее не в чести, когда речь заходила об особенностях его культуры, она всегда предпочитала шутку, легкую иронию.
— Что происходит, Лола? Не может быть, чтобы это было только из-за сантерии? Мы женаты семь лет, и ты никогда раньше по этому поводу так не заводилась.
Что-то было не так. Она не хотела встречаться с ним взглядом — и это Лола, которая обычно была большой любительницей поиграть в гляделки.
— Может быть, — необдуманно добавил он, — тебе стоило выйти замуж за доктора-еврея.
— О, теперь к твоему упрямому невежеству добавилась и толика трусливого антисемитизма? Послушай, мне пора ехать, иначе я опоздаю на обход.
Несколько озадаченный этим последним разговором, Паз поднял руки. Она вскочила на велосипед и укатила по подъездной аллее.
Позднее в то утро Паз без происшествий и не обсуждая дурные сны доставил дочку в школу, но уже за обычными ресторанными хлопотами вспоминал, как, вскочив с супружеской постели, где лежал в одиночестве, прибежал на ее крик и застал ее не проснувшейся, но дрожащей и всхлипывающей, с открытыми, ничего не видящими глазами. Рассказать об этом эпизоде их домашнему психиатру Паз забыл, а сама Лола (к счастью) его проспала. Теперь он и не собирался этого делать.
Паз готовил юкку: это была утомительная работа, что в настоящий момент могло его только порадовать. Юкка — это основа кубинской кухни, но продукт этот коварен, как сама жизнь. Начать с того, что сначала нужно удалить безобразную, грубую корку, после чего открывается зеленый подкожный слой, который ядовит. Его требуется счистить, но очень аккуратно, не сдирая вместе с ним все ценное. В процессе очистки растение, словно кровоточа, истекает белым соком. И наконец, самая сердцевина тоже подлежит удалению, поскольку она несъедобна. Паз тоже ощущал себя ободранным и кровоточащим и знал, что в его собственной сердцевине есть нечто ядовитое.