Дело в том, что, делая что-то хорошо для Кукси, она вроде бы делала это для себя, а делая хорошо для себя, она тем самым… Тут у нее уверенность пропадала, ибо, чтобы додумать эту витиеватую мысль, недоставало концепции, зато она поняла, что для Кукси делать что-то хорошо — это вроде формы богослужения. Бог присутствует во всех деталях, моя дорогая, частенько говаривал он. Так или иначе, в его лице она впервые в жизни столкнулась с настоящим, родительским отношением к себе, и это стало для нее подлинным потрясением.
С другой стороны, она начала понимать разницу между тем, чем занимается она, и тем, чем занимаются настоящие биологи, работающие в экспедициях и лабораториях, познавая жизнь миллионов видов живых существ и постигая то, как в их сложнейшем взаимодействии субстанция жизни протекает через глубины времени в бесконечном, беспрерывно меняющемся потоке. Она знала, что это всегда будет за пределами ее понимания, но благодаря самому пониманию того, что такие люди есть (и Кукси один из них), девушка чувствовала себя лучше и даже прониклась к себе большим уважением, чем когда-либо раньше. Воодушевляло чувство причастности к большому делу: это было примерно то же, что быть худшим игроком в команде, играющей в мировом первенстве.
Оказалось, что микроскоп способен увлечь: склонившись над окулярами, Дженни забывалась, как это бывало в пруду с рыбками. И сейчас она не услышала, как вошла Джели Варгос, не обратила внимания на ее приветствие, не откликнулась, пока ее плеча не коснулась рука. Вот тогда она вскрикнула, подскочила и чуть не опрокинула табурет.
— Ого, ты, я гляжу, ушла в это с головой, — заметила Джели.
— Ну да. А где ты была? Я не видела тебя уж и не помню как долго.
— Ну, знаешь, семейные дела. Моя кузина собирается замуж. Мой дедушка по этому поводу развил бурную деятельность. Обычная кубинская суматоха, когда все на рогах круглые сутки, недели напролет.
Это было сказано тоном, наводившим на мысль о нежелании вдаваться в подробности, что показалось Дженни немного странным: обычно Джели как раз с упоением рассказывала о делах своей семьи, тем более что в лице Дженни, лишенной семейных радостей, она всегда встречала благодарную слушательницу.
— А что ты делаешь с микроскопом? — поинтересовалась Джели, указав на прибор.
— Определяю для Кукси видовую принадлежность Agaonidae.
— Что ты делаешь?
— Что слышала. Это нужно для его работы по эволюции мутализма и точности адаптации. Он показал мне, как это делать.
— Ну ничего себе! Прямо скажем, по сравнению с приготовлением завтрака это шаг вперед… Как все это произошло?
— Сама не знаю. Меня собирались выкинуть отсюда из-за того, что я потеряла Мойе, но Кукси сказал, что я могу работать у него — этим я и занимаюсь. Я теперь ассистент-исследователь, каково? Да и по-прежнему готовлю завтрак.
— Здорово, — сказала Джели, хотя Дженнифер уловила в ее тоне не только отсутствие искренности, но и какой-то намек на недовольство, причина которого была ей непонятна. — Можно посмотреть, чем ты занимаешься?
— Конечно.
Дженни подвинулась, дав Джели заглянуть в другой окуляр, тогда как сама положила на предметный столик крохотную осу, определила ее и положила другую. Обе оказались P. insularis, о чем она с гордостью сообщила, используя ученые термины.
— А Кукси проверяет твою работу? — спросила Джели после этой демонстрации.
— Проверял, когда я только начинала, больше не проверяет. Он говорит, что я могу справиться не хуже его, ну почти.
— Хорошо.
Последовала пауза, после которой Джели сказала:
— Как я понимаю, ты теперь не будешь выезжать со мной, да?
— Не знаю. Об этом тебе нужно поговорить с Луной. Кевин и Скотти занимались этим, пока ты была в отлучке, ну а я стала работать здесь.
— О, это эффективная команда! Скотти бормочет, а Кевин норовит разжечь революцию. Кстати, Кевин-то что обо всем этом думает?
Она жестом указала на микроскоп и ящики с образцами.
— Не знаю. Мы с ним поссорились и почти не разговариваем. Он, видишь ли, на меня злится.
Она бесцельно крутила винт регулировки фокуса и раскачивалась на табурете.
— Правда, я вроде люблю его. Мы с ним долго были вместе, почти два года. Сама понимаешь, мне одиноко по ночам.
На самом деле Джели не очень-то это понимала, но открывать это Дженнифер не собиралась, как и комментировать ее разрыв с Кевином. Это показалось Дженни немного странным, поскольку раньше она любила посудачить на такие темы.
— Ладно, мне нужно поговорить с Луной, — сказала Джели. — Увижу я тебя за завтраком?
— Если не увидишь, значит, и завтрака никакого не будет, — добродушно ответила Дженни и вернулась к своим образцам.
Следующие два часа прошли в усердной работе, по окончании которой она с удивлением и восторгом обнаружила, что полностью обработала серию образцов, собранных с двух пород фикуса. Дженни убрала последние склянки обратно в ящички с образцами, а те поставила на полки, все, кроме склянки с осами, которых она не смогла идентифицировать по определителю видов. Сделав это, Дженни потянулась, разминая затекшие мышцы, и отправилась на кухню, чтобы помочь Скотти приготовить на завтрак салат из тунца. В La Casita его готовили из свежего тунца, а Дженнифер, пока не получила работу в «Лесной планете», вообще не знала, что тунец — это самая настоящая рыбина, которую можно купить в магазине, разделать и приготовить. Для нее тунец существовал только в банках, как и консервированный колбасный фарш. Таким же открытием стало и приготовление майонеза из яиц и масла — раньше она считала его чем-то изначальным и неделимым, вроде бензина. Приготовив, как ее учили, заправку, она сварила вкрутую полдюжины яиц, в то время как Скотти мыл зелень, резал авокадо, а потом чистил тунца. Они работали вместе почти молча, но хорошо, не мешая друг другу. Раньше ее раздражало то, что Скотти никогда с ней не разговаривал иначе как по делу, но теперь, когда у нее в голове завелись собственные мысли, отсутствие болтовни ее не так тяготило. Тем более что теперь у нее был Кукси.
Вот уж с ним были разговоры так разговоры, не то что с остальными. Джели, например, все время хотелось посудачить о всяких умных вещах, о науке и политике, но так, будто она учительница, а ты ученица, и нужно было все время восхищаться ею: ах, а я и не знала этого, какая ты умная! А Кукси и в голову не приходило, что кто-то может не знать того, что знает он. Профессор просто гундел свое, считая, мол, она поймет, словно она училась в колледже в Англии, и, когда он умолкал и говорил: «А?» — чтобы посмотреть, все ли она поняла, Дженни с ходу признавалась, что не поняла ничего. И тут на его лице возникало странное выражение, будто бы на самом деле она поняла, скажем, теорию распределения полов или что-то другое и просто делает вид, якобы не поняла, шутки ради, а потом, с помощью умелых вопросов, он подводил ее к тому, что, оказывается, ей и вправду все ясно.
Во всей науке нет такой идеи, которую не мог бы постигнуть второразрядный, но упорный ум, говорил Кукси, цитируя Уайтхеда. Он много цитировал Уайтхеда, а еще Йетса и кучу всяких умников, о которых Дженни отродясь ничего не слышала.
— А вообще-то, моя дорогая, — как-то заявил он, — насчет того, что ум у тебя второразрядный, — это еще вопрос. Поскольку он почти идеально пуст, у нас просто не было случая оценить его истинные возможности. Ну а упорства тебе точно не занимать, это я часто замечал.
У них имелось большое красочное блюдо в форме рыбины, которое неизменно использовалось для подачи рыбных блюд. Так нравилось Руперту. Скотти добавил к рыбе растертый в однородную массу салат, нарубленный лук-шалот, латук, каперсы и редис, и разукрашенный таким образом тунец стал выглядеть, как на японской гравюре. Он понес тунца на террасу, а Дженни последовала за ним с подогретым хлебом и охлажденной бутылкой шардоне.