— Нет, что вы. А как она умерла?
Кукси снова рассмеялся, но своим обычным суховатым, сдержанным смехом.
— Типичный вопрос для американской девушки. Все вы размахиваете своими печалями как флагами, верно? И ожидаете, будто и все остальные делают то же самое. Может, это и правильно. То, что я держал свое горе в себе, не принесло мне решительно ничего хорошего. Раз уж ты спросила, отвечу — ее укусила fer-de-lance.
— Что это?
— Змея. Bothrops atrox. Самая опасная рептилия в американских тропиках. Мы находились в Колумбии, собирая образцы с участка леса, которому по графику предстояла скорая вырубка. Это была чудесная маленькая долина, полная удивительной жизни. Ну а поскольку рубка уже проводилась неподалеку, туда сбежалось множество представителей местной фауны, включая и змей. Мы работали слишком усердно, выбились из сил, слегка утратили бдительность, чего там ни в коем случае допускать нельзя, но наша работа была чрезвычайно важна. Там могли находиться дюжины, даже сотни видов, которые больше нигде не встречались и которые эти свиньи собирались уничтожить, чтобы сделать мебель и разрешить кучке крестьян собрать несколько жалких урожаев. Однажды вечером, довольно поздно, она выбежала, чтобы в последний раз проверить свои ловушки, долго не возвращалась, и я, взяв фонарь, отправился ее искать. Нашел — она лежала на тропке, в нескольких сотнях ярдов от нашего лагеря. Было совершенно ясно, что случилось. Мы оба видели это раньше. Ее уже облепили муравьи и жуки. Больше я в лес не возвращался.
— Ой, какой кошмар! — пискнула Дженни.
— Да. Волосы у нее были такие, как у тебя, рыже-золотистого цвета, хотя она носила короткую стрижку.
Он намотал прядь ее волос себе на палец. Она подумала, что сейчас он ее поцелует — интересно, каково это, когда целует такой старик? — но вместо этого он закрыл на миг глаза, и по всему его длинному телу пробежала дрожь. Потом он прокашлялся, неуклюже поднялся на ноги и снова стал обычным профессором Кукси. Как ни в чем не бывало он начал возиться с насекомыми, бережно укладывая крошечные экземпляры обратно в баночку.
— Нам, конечно, надо будет опубликовать статью и получить подтверждение от международного научного сообщества, но тут, полагаю, никаких проблем не возникнет. Ну а что касается названия — я предлагаю P. jennifer. Как тебе?
— Это что, в честь меня?
— Конечно тебя! Кто сделал это открытие, если не ты? Ты добилась бессмертия, моя дорогая. Твое имя будет жить вечно или, по крайней мере, до последнего предсмертного содрогания нашей научной цивилизации, и поколения аспирантов будут повторять его, готовясь к экзаменам. Что ты об этом думаешь?
— Ну, ни фига себе! — воскликнула Дженнифер.
— Такое событие требует шампанского, — провозгласил Кукси. — Давай посмотрим, что есть у Руперта в его обширных подвалах, а?
Во Флориде дома строили без всяких подвалов, уж это-то Дженни знала, но поскольку одно чудо уже случилось, она стала ждать продолжения праздника, и действительно, в скором времени профессор вернулся с детской улыбкой на лице, двумя большущими бутылками и парой парадных хрустальных бокалов Руперта, которые доставали только для торжественных обедов. Дженни видела, как подают шампанское в кино, но никогда его не пробовала. Собственно говоря, до того, как она поселилась в усадьбе, весь ее опыт по части вина ограничивался дешевым крепленым пойлом, которым бездомные спасались от холода. Правда, с тех пор ей доводилось пробовать и настоящее вино, по большей части из оставшихся недопитыми бутылок на приемах, которые давал Руперт для богатых гостей. Кевин таскал его с кухни, пытаясь не попасться, к самому же вину демонстрировал всяческое презрение, как к элементу буржуазного снобизма, и читал ей этикетки, передразнивая манеру говорить богатеев — в своей версии.
Дженни ему поддакивала, но вино ей нравилось — во всяком случае, его послевкусие. Это было ощущение, для которого у нее не имелось определения, но которое давало ей представление о том, что у правильных людей и жизнь правильная, не как у бродяжек вроде нее. Пробовать вино было для нее примерно тем же, что слушать умные разговоры, в которых используются непонятные ей слова.
По ее представлению, глядя на нее, что-то похожее могли чувствовать плававшие вокруг нее рыбки. Видеть в ней некое чуждое существо, живущее в иной среде более высокой жизнью. Такие мысли, теснясь в ее голове, порой порождали смутное недовольство, но и только, ибо не было субстрата, в котором они могли бы укорениться. Кевин делил весь мир на «дерьмовых богачей и бюрократов», с одной стороны, и «народ» — с другой, и Дженни подозревала, что относится к последнему, но все же изредка задумывалась об этом, и ей почему-то казалось, что все тут не так просто. Она оставалась открытой для физического удовольствия — рыбный пруд, цветы, «Шато Марго» — и на каком-то глубинном уровне понимала, что в этом она отличается и от Кевина, и от скучных или злющих фермерских жен Айовы, которые воспитывали ее по поручению государства.
На вкус шампанское напоминало ароматизированный воздух, словно и не питье вовсе. Кукси лил его в горло, как воду в пустыне, и в ее бокал тоже подливал постоянно. Он вставил CD в стерео в своей спальне, и полилась музыка.
Неплохая, подумала Дженни, не такая, как обычно, в которой вообще не было слов или визгливое пение на испанском или каком-то языке, который она не понимала. На сей раз женщина пела по-английски только в сопровождении пианино, и слова можно было разобрать, как в песнях кантри. И никаких ругательств.
— Клео Лэйн, — сообщил Кукси, хотя она не спрашивала, а потом снова наполнил свой бокал и начал говорить без остановки.
Восхищался вином, сравнивал с другими сортами, рассказывал обо всяких оказиях с шампанским, о том, как оно взорвалось на свадьбе его сестры, о своем доме неподалеку от Кембриджа, о тамошней сельской местности с ее флорой и фауной, о доброте и мудрости своей матери, о том, как в детстве отец брал его в Норфолк наблюдать за насекомыми и птицами, о тамошних топях, их сходстве и различии с болотами Флориды, о своей любви к низкой, плоской сырой местности, о странности того, что так много времени своей жизни он провел в дождевых лесах, о приключениях в джунглях, чудесных спасениях, странных обычаях туземцев, не менее странных обычаях коллег-биологов, завораживающей красоте огромных деревьев, оплетенных лианами, украшенных цветами, покрытых суетливой, летающей, ползающей жизнью. И во всем этом присутствовала Порция — напрямую о ней Кукси вроде бы и не распространялся, но все картины оживали именно тогда, когда он упоминал о ней.
— Ты когда-нибудь бывал там, откуда родом Мойе? — спросил она.
Он ответил не сразу.
— В каком-то смысле. Я бывал неподалеку оттуда, близ Паксто, и я был знаком с человеком, который действительно хорошо знал этот регион. Э, да у нас почти все закончилось. Ну, мы и свиньи. Все нам мало, никак не напиться.
Хлопнула пробка, он открыл еще одну бутылку, и теперь профессор перешел к расспросам, вытягивая из Дженни всю подноготную ее невеселой жизни, которая сейчас, когда она откровенничала под воздействием шампанского, почему-то казалась не такой уж печальной. Отец неизвестен, мать-подросток, она погибла в автомобильной катастрофе, никаких родственников, государственная опека, обнаружившаяся эпилепсия, в связи с чем и с приемными семьями пришлось распроститься, в школе сплошные неудачи, ранний дурацкий секс, аборт, побег и жизнь бездомной бродяжки. Она поймала себя на том, что не стесняется рассказывать о вещах, которыми не делилась ни с кем, даже с Кевином. Об изнасиловании или изнасилованиях, если сосчитать парней, которых она уже знала, страшных парней, заставлявших ее торговать наркотиками, об аресте и тюрьме.
Они то и дело менялись ролями: то взахлеб говорила она, то он. Иногда Кукси комментировал услышанное от нее, рассказывал к месту шутку или анекдот. Все было здорово, хотя Дженни вдруг поняла, что не может рассказать о многих своих чувствах и переживаниях, которыми ей хотелось бы поделиться, ибо у нее элементарно не хватает слов. И вообще, как она говорит? Почему у нее через слово «типа» или «ну это»? Кукси вот запросто обходится без таких словечек. Послушать его, так он говорит, словно книжку читает или как диктор, который шпарит по телику, но ведь это не по телику вовсе, а в реальной жизни.