— В каком смысле — между циклами? — Я дотронулась до его руки, давая понять, что хочу положить конец этому издевательству с полуправдами и загадками. — Я спросила мой корабль насчет цветов и узнала о протоколе Белладонны. Да, я смутно помнила что-то такое, но кого может интересовать этот алгоритм, если мы не потеряли ни одного шаттерлинга? И почему ты приносил цветы, вместо того чтобы просто прийти и высказаться?
— Потому что ты взяла с меня обещание, — ответил Лихнис. — Идея насчет цветов — твоя. Это своего рода тест. Не слишком очевидно, но и не особо загадочно. Если поймешь, в чем суть, — так тому и быть. Если нет — придется тебе всю тысячу ночей провести в блаженном неведении.
— Моя идея? Блаженное неведение? О чем ты?
Казалось, слова даются ему с трудом.
— О том, что стало с Линией Мимозы.
Лихнис повел меня на самую верхнюю площадку Часовой башни. Мы стояли под ее куполом, выкрашенным изнутри в пастельный синий цвет и усеянным золотыми звездами, и нас окружали вырезанные в камне окна. Меня удивило, что здесь нет никого, кроме нас. Мы видели шаттерлингов на галереях и променадах других башен, но в эту вечернюю пору Часовая была необычно тиха. Молчали и мы. Превосходство было на стороне Лихниса, но, похоже, он пока не знал, что с этим делать.
— Фекда неплохо справилась, как думаешь? — спросила я, чтобы заполнить пустоту.
— Ты говорила, что вернулась на свой корабль.
— Да. — Я указала на синий свод, за которым расстелилось настоящее небо. — Прекрасное зрелище, когда смотришь на звезды с Терции, но по-настоящему этого не осознаёшь, если ты не на орбите. Я туда время от времени возвращаюсь, даже когда в том нет нужды. «Сарабанда» — моя спутница в десятках странствий, и я чувствую себя оторванной от нее, если слишком долго нахожусь на планете.
— Понимаю. Примерно такие же чувства у меня к «Лентяю». Портулак говорит, что этот корабль просто посмешище, но меня он устраивает.
— Портулак?
У Лихниса слегка напряглось лицо.
— Шаула, давай-ка я тебе кое-что покажу. Здесь довольно мощные фильтры восприятия, но я без особого труда сниму их, если ты согласишься.
Я нахмурилась:
— Фекда ничего не говорила ни про какие фильтры.
— А с чего бы ей говорить? — Лихнис на секунду закрыл глаза, посылая какую-то команду. — Сейчас я уберу потолок.
Он вполне настоящий — эти башни в самом деле выращены из морского дна, — но сейчас мешает нам. — Взмах руки, и свод с золотыми звездами растворился в синем небе. — А теперь покажу корабли так, будто сейчас ночь и ты можешь видеть их на орбите. Если не возражаешь, я их слегка увеличу.
— Делай, что считаешь нужным.
В синеве, будто распустившиеся цветы, возникли корабли всех оттенков и форм. Они выстроились неровной цепочкой по дуге, от горизонта до горизонта, — кинжалы, клинья, сферы, параллелепипеды, цилиндры и изящные решетчатые конструкции. Некоторые больше походили на морских драконов, чем машины. Кроме той сотни, что я сейчас видела, еще девятьсот с лишним не успели появиться в поле зрения. Это была столь простая и красивая коррекция восприятия, что я удивилась, почему мне самой никогда не приходило подобного в голову.
И тут Лихнис заявил:
— Большинство из них ненастоящие.
— То есть?
— Их на самом деле не существует. Это фантомы, созданные здесь, на месте. На орбите Терции лишь горстка реальных кораблей.
Один за другим разноцветные корабли таяли в небе, расширяя промежутки в цепи. Процесс продолжался. Исчез один из десяти, потом два из десяти, три...
Я смотрела на Лихниса, пытаясь понять его чувства. Лицо было совершенно бесстрастным, как у хирурга, который ощущает страдания пациента, но знает, что необходимо продолжать опасную операцию. Уже остался только один из десяти кораблей. Потом один из двадцати, из тридцати...
— Мой настоящий, — наконец сказал Лихнис. — И три корабля Линии Мимозы. Других здесь нет, включая всех тех, которые, как ты считала, принадлежат вашим гостям.
— Тогда как здесь оказались эти гости?
— Никак. Никого нет, кроме меня. Как нет и шаттерлингов Линии, кентавров, машинного народа... никого. Еще одна местная иллюзия. — Он приложил руку к груди. — Я единственный ваш гость. Я прилетел, потому что никто другой не мог этого вынести. И я действительно гощу здесь далеко не в первый раз.
Подняв руку, он раскрыл кулак, и один из кораблей начал увеличиваться, а вскоре сделался крупнее любой из лун Терции.
Когда-то это наверняка был корабль, но с тех пор прошло бессчетное количество эпох. От него осталась лишь оболочка — открытая космосу, испещренная отверстиями. Выпотрошенный и продырявленный, он походил на отвратительный череп, с которого дочиста обглодали мясо, и дрейфовал на орбите под неестественным углом. И все же я сумела узнать его очертания.