– Вы что, не слышали, как этот человек сказал, что не нуждается в оплате? – Он оглядел их всех, людей, которые словно не понимали, что им обеспечили целый день бесплатной кормежки.
Тут заговорила Эльза. Она знала, как заставить их прислушаться. Все остальные и впрямь замерли, слушая ее. Казалось, она вот-вот заплачет.
– Что вы скажете, если мы скинемся на пожертвование для семьи Маноса, его маленького племянника и других людей, которые погибли сегодня на наших глазах? Для них у нас наверняка найдутся деньги. Мы можем собрать столько, сколько, по нашему мнению, с нас спросили бы за еду и напитки в другой таверне, положить деньги в конверт и подписать его: «От друзей Андреаса».
В наплечной сумочке Фионы нашелся конверт. Стоило ей вынуть его, и все, ни слова не говоря, высыпали свои евро в тарелку. На холме зазвучал шум колес полицейского грузовика.
– Напиши послание ты, Эльза, – предложила Фиона.
И Эльза сделала это твердой рукой.
– Хотела бы я уметь писать по-гречески, – сказала она Андреасу и взглянула на него так, словно у них была общая тайна.
– Все в порядке, ваша щедрость понятна на любом языке, – сдавленным голосом ответил он. – Я никогда не умел писать письма.
– Просто первые слова всегда самые трудные, Андреас, – настаивала она.
– Я бы начал так: «Адони му»… – запинаясь, сказал он.
– Считайте, полдела сделано, – кивнула Эльза и на мгновение прижала его к себе, прежде чем компания забралась в грузовик и съехала с холма к деревне, которая так сильно изменилась с прошлой ночи, хотя звезды над нею выглядели как прежде.
Глава 3
Они ехали молча, пока маленький фургон катился вниз по холму. Все понимали, что никогда не забудут сегодняшний вечер. Это был долгий, очень эмоциональный день. В каком-то смысле они узнали друг о друге достаточно, чтобы общение стало комфортным и легким. Но каждый из них надеялся вновь повидать старика Андреаса. Он рассказал им, что у него есть велосипед с прицепом и что каждый день он ездит за продуктами по ухабистой дороге в Город, как он его называл.
Той ночью никто из них не мог сомкнуть глаз, лежа под теплым темным средиземноморским небом. Они ворочались, а звездный свет, почему-то кажущийся слишком ярким, просачивался в их спальни. Миллион маленьких точек там, наверху, мешали им выспаться должным образом.
Эльза стояла на крошечном балконе своего апарт-отеля и смотрела на темное море. Она остановилась в «Квартирах-студиях», которыми управлял молодой грек. Он, до этого изучавший бизнес недвижимости во Флориде, вернулся в Айя-Анну с идеей сдавать шесть отдельных, просто обставленных квартирок с греческими коврами на древесных полах и красочной греческой керамикой на полках. С балкона каждой квартиры не было видно других балконов. По меркам Айя-Анны грек задирал цены, но его апартаменты всегда были заселены.
Эльза увидела его рекламу в туристическом журнале и не разочаровалась.
С балкона море казалось таким мирным и успокаивающим, хотя только что возле этой самой гавани погибли двадцать четыре человека, и эти темные воды не смогли подняться над огнем и одолеть его.
Впервые Эльза поняла, почему грусть и одиночество побуждают некоторых людей закончить свою жизнь в объятиях моря. Конечно, это сущая глупость, ведь в том, чтобы утонуть, нет ни капли романтики. Эльза знала: не получится просто закрыть глаза и мягко уйти от жизненных проблем на дно. Человеку придется барахтаться, сражаться за глоток воздуха, паниковать. Она спрашивала себя, серьезно ли она говорила по автоответчику Дитера… что тоже хотела бы сегодня умереть?
Нет, она имела в виду совсем другое. Ей не хотелось изо всех сил бороться с сокрушительными водяными потоками.
Но все же в каком-то смысле, в строго определенном смысле, это решило бы все проблемы. И ту ужасную ситуацию, прочь от которой Эльза мчалась и которая преследовала ее всюду. Она знала, что не уснет еще несколько часов. Просто лежать было бессмысленно. Она выдвинула стул, села, облокотившись на небольшую кованую балюстраду, и глядела на узоры, образованные на воде лунным светом.
В комнатушке Дэвида было слишком жарко и душно. До сих пор отдых протекал хорошо, но сегодня все изменилось. В доме стоял плач, слишком громкий, чтобы спать под него. Сын хозяев погиб сегодня на яхте Маноса.
Дэвид был шокирован, войдя в дом и обнаружив местную семью и их друзей, утешавших друг друга. Он неловко пожимал руки, подыскивая слова, чтобы выразить нечто невыразимое. Эти люди плохо говорили по-английски и смотрели на Дэвида дикими глазами, словно впервые его видели. Они едва заметили, что он снова спустился и ушел на ночную прогулку; их горе было слишком велико.