Он остановился возле одного двора, отгороженного агавой. Из глубины долетал тяжелый запах, пахло конюшней и хлевом. Козочка с тощим, сморщенным выменем услышала хлюпанье его ботинок и повернула к нему большие кроткие глаза и белые висюльки — сережки, такие же тощие и сморщенные, как соски ее вымени. От шеи у нее тянулась веревка, скрученная из ее же шерсти. Она блеяла тихо и протяжно, будто выплакивала безнадежные слезы. А чуть подальше барахтался в воде ее товарищ — мальчишка, он тоже заметил Космаса и смотрел на него, они смотрели друг на друга в щелочки между толстыми и колючими листьями агавы. Космас глядел на мальчика и не мог определить, сколько ему лет: может, пять, а может, десять. Просторная, с чужого плеча, одежда висела на его маленьком тельце, как на жердочке, а из штанин высовывались тонюсенькие, точно камышинки, ножки. Щеки его запали, глазницы резко обозначались, а глаза прятались где-то глубоко-глубоко, и вся голова была голой, шишковатой, крупной, точь-в-точь как у афинских ребятишек в голодную весну сорок второго года. Тогда все только начиналось… А разве теперь кончается?
Он улыбнулся мальчугану и поманил его пальцем:
— Иди, иди сюда, малыш! Как зовут тебя?
Но мальчик не подошел, а медленными шажками, не сводя глаз с Космаса, попятился к дому. «Иди сюда!» — еще раз улыбнулся Космас, однако мальчик не остановился, он шлепал по лужам и жидкой грязи, и, когда добрался до дома, испуганно юркнул в дверь.
Со стороны холма послышались голоса. По дороге шли две девушки-партизанки.
— Добрый вечер! — поздоровались они с Космасом. — Новости знаешь? В полдень прибыла рота национальной гвардии. Это они будут принимать оружие.
— Здешние?
— Нет, не здешние, из Пелопоннеса. Солдаты говорят, что офицеры ихние были цольясами…
Космас попрощался с девушками. Он торопился в казармы.
…В зыбких сумерках показались низкие здания с красноватыми крышами. Партизаны пели. Еще два-три вечера оставалось у них, чтоб вместе петь эти еще совсем живые, как дела, песни. Завтра эти песни станут воспоминанием.
Бойцы сидели — кто в казарме, а кто под навесом — и чистили оружие. Посредине двора, опершись на каменную стенку колодца, расположился старый партизан. Он уже начистил свою винтовку и теперь, направив ее в сторону закатившегося солнца, любовался сияющим стволом.
— Блестит?
— Как солнышко! Иди посмотри…
Космас взял винтовку и тоже направил ее в небо, еще светлое, красное. Ствол действительно блестел — сияли и гладкая поверхность, и спиральные бороздки, будто облитые ртутью.
— Ну как? — спросил партизан, забирая винтовку. — Погоди минутку, ты мне нужен, я тут записал номер…
Он вытащил из кармана блокнотик, где был записан номер винтовки. Он поставил этот номер на каждой странице и просил Космаса сверить, правильно ли он изобразил латинские буквы — IR 78584. Космас сверил.
— Правильно!
Партизан довольно улыбнулся.
— А теперь взгляни сюда!
И он показал Космасу приклад, на котором было вырезано: «Псалидас. ЭЛАС. 1942–1945».
Почти все партизаны сделали то же самое — вырезали на прикладах свои фамилии и даты. В казарме у самого окошка Космас увидел девушку, которая бритвой выскабливала на прикладе какие-то буквы. Это была Лаократия. Она не слышала его шагов и не оглянулась. Космас подошел на цыпочках и закрыл ей глаза. Лаократия встрепенулась, попыталась вырваться.
— Потерпи! — попросил Космас. — Попробуй-ка догадаться.
Она стала называть незнакомые ему имена.
— Нет! — говорил Космас. — Нет!
— Ну кто же ты? — потеряла она терпение и оглянулась. — Космас!
— Все-таки узнала! А я думал, ты совсем уж меня забыла… Покажи, что ты там пишешь.
«ЭЛАС-ЭПОН. 1943-194…» — вырезала Лаократия.
— Напиши и про Астрас, — посоветовал Космас. — Нельзя нам его забывать, тем, кто остался. А где Фигаро?
Фигаро появился с двумя дымящимися котелками.
— Поужинай с нами, — пригласил он Космаса. — Правда, третьей ложки у нас нет, но мы с Леньё обойдемся одной, а ты бери мою…
Они ели жидкую чечевицу и вспоминали вчерашние истории, которые уже стали старыми.
— Куда ты теперь, комиссар? — спросил Фигаро. — Что думаешь делать?
И снова Космас почувствовал ту же растерянность, как несколько часов назад с Вардисом.
— Там видно будет. Еще не решил. А вы что думаете?
Они переглянулись.
— Мы тоже еще не решили, — ответил Фигаро. — Леньё хочет в свою деревню, а я зову ее в Навпакт. Посмотрим еще, подумаем…