— Ты, брат, ошибся, — сказал Космас, — я гораздо выше, чем ты думаешь.
Ночью его вывели во двор и бросили в крытый грузовик.
— А куда вы теперь меня повезете?
— Туда, где место преступникам.
Судя по поворотам грузовика, Космас понял, что его везут в тюрьму «Аверов».
В камере, куда его втолкнули, было темно. Он услышал голоса, шагнул и натолкнулся на людей.
— Эй, кто ты?
— Воды, ребята! Язык не ворочается…
Избитое тело горело.
— Воды не проси! Терпи! Мы тоже терпим.
— Есть здесь кто-нибудь из дивизии «Астрас», из Астипалеи?
— Все оттуда! А ты кто?
Космас назвался. Чья-то рука потянула его к себе.
— Иди сюда, Космас, устраивайся рядышком!
— И вы здесь, дядя Мицос?
— И я здесь! Где же мне еще быть? Говорят, я совершил десяток убийств. Правда, мне еще не назвали, кого я укокошил…
Камера была большая. В глубине кто-то запел:
Я партизан ЭЛАС…Остальные поддержали. В дверь забарабанили часовые. Но узники не замолчали. Они пели партизанские песни, которые обретали теперь новый смысл — накануне новой борьбы заново давалась партизанская клятва.
Маленькое окошко возвестило о рассвете. Рассвет был мутный, неохотный, готовый умереть еще в пеленках.
— Какой это день занимается? — спросил молодой парень. — Я первый раз попал в тюрьму, хочу запомнить число…
— Первое марта! — ответили ему. — Первый день весны!
— Мой первый день в тюрьме! — сказал парень.
XIX
Они верили, что нелепые обвинения долго не продержатся, и ждали, что не сегодня-завтра кончится и это злоключение.
На другой день их разместили по маленьким камерам, два-три человека в каждой. Космас оказался вместе со старым начальником штаба. Два с половиной метра в длину, два в ширину. Сводчатый потолок. Решетка на маленьком, высоко расположенном окошке, которое пропускает самые крохи света.
— Вроде старика Плапутаса{[92]} в застенке Иц-Кале! — смеялся полковник. — Вот это влипли! Это я понимаю.
Он все еще не мог поверить, что находится в тюрьме, но относился к этому очень спокойно. Скрестив ноги, как дервиш, он сидел на старом матраце, прямой и неподвижный, и с чувством пел унылую песню Колокотрониса.
…Прошло четыре дня. У них не было связи ни с внешним миром, ни со своими товарищами. Раз в день их выпускали из камеры опорожнить парашу и набрать воды и тут же снова заталкивали обратно. И вдруг в полдень Космаса вызвали к начальнику тюрьмы.
— Ступай и передай весточку на волю, — сказал старик. — Сигарет попроси и скажи, чтоб известили мою старушку. Жив, мол, и здоров…
Космас вышел во двор и тут тоже увидел свежие следы сражения: ободранные пулями и снарядами стены, основательно побитая статуя учредителя тюрьмы. Его провели в дверь напротив тюремной церкви. В маленькой комнатке за столом сидел человек в шляпе и плаще… Он встал навстречу Космасу, широко улыбнулся, и только тут Космас узнал Стелиоса.
— Ты меня, конечно, не ждал. Но что значит теперь этот сюрприз по сравнению с другими, более удивительными…
— Нет, Стелиос! Все остальное можно было предвидеть, но твой визит… Это очень приятный сюрприз.
Охранник закрыл дверь. Они остались вдвоем.
— Я пришел взять интервью у одного из самых отъявленных преступников, — засмеялся Стелиос и выложил на стол пачку газет.
Космас развернул одну из них. Вся первая страница была занята фотографиями. Один и тот же человек. Искаженное, обезображенное синяками и кровоподтеками лицо. Космас прочитал заголовок и обнаружил, что это не кто иной, как он сам. Им овладела ярость: стало быть, теперь подтасовывают не только слова и события, но и человеческие лица! Стелиос закрыл газеты рукой.
— Не волнуйся и не придавай этому никакого значения. Ты еще не такое увидишь и прочитаешь…
Но Космас не мог оторвать глаз от заголовка, набранного самым крупным шрифтом, какой нашелся в типографии: «Арестован однорукий убийца судьи Кацотакиса. На его счету еще двадцать убийств».
Длинный, растянувшийся на несколько страниц репортаж пересказывал подробности этих убийств. Взглянув на последнюю страницу, Космас прочитал обещание редакции в следующем номере дать продолжение.
— Вот мы и прославились! Попали на первую страницу! — Космас попробовал улыбнуться, но непослушные губы дрожали.
Стелиос быстро собрал газеты.
— Давай не будем терять на них время. Его у нас в обрез. Засунь газеты в карманы и выслушай меня. Через день я возвращаюсь в Каир и пришел сделать тебе одно предложение… — Он остановился, взглянул Космасу в глаза и торопливо добавил: — Время не позволяет мне начинать с пространных вступлений, да, я думаю, они и не нужны. Мои дружеские чувства к тебе ты, надеюсь, не подвергаешь сомнению…