Последнее письмо Космас получил из Афин в августе, через четыре месяца после начала оккупации. Аргирис работал в театре помощником механика сцены и мечтал стать режиссером. Он звал к себе Космаса. Если Космас приедет, работа для него найдется.
Уехать Космас не решался. Смерть отца связала его по рукам и ногам. «Мне стыдно, — писал он Аргирису, — при мысли о том, что я, взрослый мужчина, все еще сижу на шее у матери, которая превратилась в придаток своей машинки. Мы все распродали… Я только о том и мечтаю, чтобы найти какую угодно работу и хоть немножечко помочь ей. Я не могу ее покинуть. Мне трудно даже отлучаться из дому, я боюсь оставлять ее одну. У нее очень больное сердце…»
Отец и мать не были суеверными людьми. Как-то цыганка нагадала им, что они доживут до глубокой старости и умрут в один и тот же год. Покойный отец смеялся над этим пророчеством, но часто вспоминал его, чтобы поднять дух жене и сыну: «Гадалка нагадала мне, что я доживу до ста лет. И мы с тобой, жена, умрем вместе, в один и тот же год». Цыганка ошиблась на полвека. Отец не дожил до пятидесяти. Но второе пророчество не сошлось всего на несколько дней. Мать Космаса умерла в начале января, через год и девять дней после смерти мужа. Космас увидел ее недвижно склонившейся над машинкой. На столе стоял приготовленный для него обед: он был накрыт тарелкой и еще не остыл, рядом с солонкой лежали два куска кукурузного хлеба, прикрытые от мух полотенцем…
* * *Моросит дождь. Какие-то люди поднимают гроб. Впереди семенит священник, за ним бегут босоногие ребятишки с крестами в руках. Спрятавшись под зонтик, запевает певчий. За пеленой слез и дождя все кажется тусклым и темным.
В тот день Космас и его мертвая мать навсегда покинули дом. Назад Космас уже не вернулся. Когда провожавшие стали расходиться с кладбища, прибежал запыхавшийся сосед: за Космасом приходили итальянцы. Утром в городе произошли аресты, были схвачены человек десять гимназистов, друзей Космаса: в новогоднюю ночь они собрались у одного из товарищей на дружескую вечеринку и засиделись до самого рассвета, пели национальные песни, произносили пылкие речи, ругали итальянцев и мечтали о победе греков.
* * *Мартовским вечером на маленькой станции километрах в сорока от городка Космас ожидал поезд. Вагоны были переполнены, люди гроздьями свисали из тамбуров. Кое-как ему удалось забраться в окно.
В Коринфе, стоя в очереди на контроль, Космас почувствовал на себе чей-то взгляд. Он поднял глаза — на него смотрела маленькая женщина в черном.
Космас продвигался к контролю, она возвращалась. Два людских потока текли навстречу друг другу по узким коридорам, разделенным низкой дощатой перегородкой.
Они поравнялись.
— Космас? — спросила женщина, слабо улыбнувшись.
— Да. А вы, госпожа…
Женщина вздохнула.
— Горе мне! Неужели ты не узнал меня? Я госпожа Евтихия…
Боже мой! Госпожа Евтихия! Женщина-гигант, которая не могла пролезть ни в одну дверь. Когда-то госпожа Евтихия была учительницей Космаса. У нее был муж по имени Перикл, тоже настоящий гигант. В городке их окрестили «Титаник» и «Куин-Мэри».
— Как вы поживаете, госпожа Евтихия?
Она покачала головой. На глазах у нее были слезы.
— Как себя чувствует твой отец, дитя мое?
— Он умер, госпожа Евтихия.
— Не плачь! Я тоже потеряла своего Перикла… Ну, а твоя мать?
Космас не ответил.
— Бедняжка ты мой, крепись!
Евтихия приглушенно заплакала. И так, вся в слезах, еле волоча свои корзинки и стараясь не упасть под напором толпы, она все же ухитрилась достать маленький мешочек и передать его Космасу.
— Возьми, — сказала она.
Людское течение уносило ее все дальше и дальше.
— Там изюм. И послушай, родной мой: когда приедешь в Афины, постарайся встретиться с моим Феодосисом. Он служит в полиции, в первом участке.
— С Феодосисом?
— Да, повидайся с ним… — Ее голос потонул в общем гуле.
* * *Поезд, как усталый дракон, тяжело подползал к Пелопоннесскому вокзалу. Смеркалось.
Космас стоял в тамбуре — мимо проплывали погруженные в темноту дома. Он с волнением пытался угадать, что скрывается за стеной этих домов, каков он, этот незнакомый город, огромный, молчаливый и загадочный.