Андрикос где-то откопал телефонный справочник, и они стали его перелистывать. Нашли двух Марантисов, у обоих одинаковые имена и профессии: «Теодор Марантис. Адвокат».
Один из Марантисов жил на улице Фемистокла, другой — на улице Илии.
Едва рассвело, Космас отправился к другу своего отца.
IV
На улице Фемистокла ему открыла пожилая женщина в наброшенном на плечи мужском пальто.
Вид у нее был недовольный, и прежде чем объяснить причину своего визита, Космас несколько раз попросил извинения. Женщина посторонилась, давая ему дорогу.
— Господин Марантис немного болен… — И попросила не задерживать его слишком долго.
Они поднялись по лестнице и вошли в темную, холодную гостиную, где стоял одинокий столик и два-три ободранных кресла. Космас обернулся к женщине:
— Простите, я не ошибся? Господин Марантис, бывший министр?
Она не успела ответить. Внутренняя дверь отворилась, и перед Космасом появился мужчина. Высокий, в длинном халате. Старик.
— Я бывший адвокат, — сказал он и рассмеялся. — Прошу! — И нарочито медленным, изысканным жестом пригласил Космаса пройти в кабинет.
Космас робко пробормотал, что ищет господина Марантиса, то есть другого Марантиса, но не знает адреса, а по телефонному справочнику…
— Понимаю, — прервал адвокат его оправдания. — К сожалению, не в первый раз мне по несчастному совпадению фамилий выпадает честь встречать нежданных посетителей.
Он говорил, а его взгляд настойчиво изучал гостя.
— Из провинции? — внезапно спросил он.
— Теодор, — сказала женщина, стоявшая позади Космаса, — в дверях холодно…
— Совершенно верно, Анна, — адвокат не тронулся с места, — в дверях холодно, зато в комнате…
— Но здесь сквозняк!
— Прошу вас, мой юный посетитель! Здесь нам запрещают разговаривать. Проходите!
— Но я…
— Прошу вас. Целый век мой кабинет не видел посетителей. Сделайте одолжение.
Кабинетом служила полупустая комната: тяжелый черный стол, два кресла, такие же, как в гостиной, древний диван в углу. На подоконнике и на полу беспорядочные груды книг и пожелтевших от времени газетных пачек.
— Достоуважаемый родитель моего достоуважаемого родителя, — неожиданно начал адвокат, медленно и раздельно произнося каждое слово, — имел счастье в течение сорока лет служить Фемиде. После его смерти это служение продолжал мой достоуважаемый отец, а потом и я, однако мне оно счастья не принесло. Садитесь, дорогой мой.
Космас осторожно опустился на диван. Под тяжестью его тела диван отчаянно заскрипел и стал угрожающе проседать. Космас поднялся и примостился на краешке кресла.
— Ваше поведение, мой юный друг, — тем же тоном продолжал адвокат, — позволяет мне сделать вывод, что вы еще очень далеки от того, чтобы правильно оценивать истинное положение вещей. Etiam periere ruinae{[10]}.
Космас не уловил смысла слов и вопросительно посмотрел на адвоката.
— То, что вы видите в этой комнате, — последние свидетельства былого величия. Я не стал отдавать эти реликвии, и, конечно, не потому, что они представляют собой археологическую ценность. Нет, причина тут другая: они уже никуда не годятся. Разве что в печку, для которой мы пока используем более дешевое топливо — бумагу. Вы курите?
— Нет.
— Жаль.
Он сел в кресло у стола.
— То, что вы видите здесь, мой друг, — голос адвоката вдруг потерял напыщенность, зазвучал глухо и надломленно, — это все, что у меня осталось. Больше ничего нет. Да, пожалуй, и не нужно.
Космас не нашелся, что сказать. На полу он различал следы вынесенной мебели, на старых, выцветших обоях выступали темные пятна от висевших здесь картин. Уцелела только одна. На ней была изображена молодая женщина с очень тонкой талией, в старинной греческой одежде.
— Это бабушка, — сказал адвокат, не оглядываясь на портрет, висевший за его спиной, — работы Гизиса{[11]}, он был близким другом моего деда. Там, — он указал на противоположную стену, — еще позавчера висело другое полотно того же мастера. Портрет моего деда.
Он покачал головой и закончил со скорбной улыбкой: — Мы пустили его с молотка! Позавчера мы с женой пошли на рынок. Я с портретом деда, она с ножами и вилками. Ножи и вилки, дорогой мой… — Он сделал маленькую паузу и продолжал, понизив тон: — Ножи и вилки мы продали вдвое дороже, чем деда.