«Подобно тому как небо в Египте иное, чем где либо в другом месте, и как река у них отличается иными природными свойствами, чем остальные реки, так и нравы и обычаи египтян почти во всех отношениях противоположны нравам и обычаям остальных народов. Так, например, у них женщины ходят на рынок и торгуют, а мужчины сидят дома и ткут. Другие народы при тканьё толкают уток кверху, а египтяне — вниз. Мужчины у них носят тяжести на голове, а женщины на плечах. Мочатся женщины стоя, а мужчины сидя. Естественные отправления они совершают в своих домах, а едят на улице на том основании, что раз эти отправления непристойны, то их следует удовлетворять втайне, поскольку же они пристойны, то открыто…» — читал Тиберий.
— Антигон! — капризно крикнул он.
Любимый раб, запыхавшись, вбежал на зов императора.
— Есть ли на вилле египтянки? — спросил Тиберий.
— Рабыня из Египта, прислуживающая на кухне, — поспешно ответил Антигон.
— Дай ей много питьевой воды. К полудню приведёшь ко мне, в сад. Хочу посмотреть, как она мочится.
Антигон покорно поклонился и, пятясь, бросился исполнять волю императора. При входе он столкнулся с вошедшим преторианцем.
— Прибыл благородный Луций Элий Сеян. Он просит тебя о встрече, цезарь! — отрывисто доложил солдат.
Тиберий отложил в сторону свиток:
— Пусть войдёт!
Вошёл Сеян, и тут же бросился к цезарю, поспешно приложившись к его руке. Огромный перстень с изображением римского орла полностью закрывал фалангу безымянного пальца Тиберия. Почтительный поцелуй Сеяна пришёлся именно на этот перстень — символ власти цезаря.
— Что нового в Риме? — высокомерно любопытствовал Тиберий.
— Плебс распевает паршивые песенки о тебе, цезарь, — сокрушённо покачал головой Сеян. Я велел преторианцам ловить наглых певцов. Но до сих пор не удалось выяснить, кто сочиняет эти пакости.
Тиберий нервно затарабанил пальцами по костяной спинке ложа.
— Плевал я на плебс! — наконец презрительно заявил он. — Оставь их — пусть поют. Цезарь не будет унижать себя, обращая внимание на оскорбления вонючей черни!
— Увы, это ещё не все! — предостерегающе поднял палец Сеян.
— Продолжай, — благодушно кивнул Тиберий.
— Смеясь над тобой, плебеи открыто славят твоих внуков — Нерона и Друза! По Форуму носятся непочтительные разговоры: «Пусть Тиберий утолит справедливую ненависть сограждан, добровольно уйдя из жизни! Пусть сыновья Германика правят Римом!» Прости, цезарь! — Сеян учтиво коснулся рукою груди. — Это не мои слова. Я лишь довожу до твоего сведения настроение римлян. Полагаю, ты вправе узнать об этом.
Тиберий резко дёрнулся и вскочил с ложа. Приложил ко лбу дрожащую ладонь. Обернулся к стене и застыл, склонив голову и нервно вздрагивая.
— Сеян, — наконец жалобно позвал он.
Элий Сеян подошёл к Тиберию и остановился за его спиной.
— Помоги мне избавиться от выродков Германика, — всхлипывая, попросил император. — И я озолочу тебя.
— Да, цезарь, — немного помолчав, шепнул префект претория. — Они — воистину великая опасность для тебя. Я обвиню Нерона и Друза в том, что они готовили заговор против императора. Но как быть с Гаем? Он ещё несовершеннолетний.
— Главное — пусть умрут старшие, — отрешённо глядя в стену, шептал император. — Они умны и потому более опасны. Гай ещё слишком молод. И слишком труслив. Пусть живёт пока! Потом решим, что с ним делать.
— Твоя воля священна, — выпрямляясь, проговорил Элий Сеян. В светло-серых глазах префекта светилась решительность.
Император кончиком плаща вытер слезу, скатившуюся по дряблой старческой щеке. Облегчённо улыбнулся и снисходительно потрепал Сеяна по плечу.
В библиотеку вбежал мальчик лет одиннадцати, белокурый, с огромными светло-серыми глазами. Обнял Тиберия за ноги и заговорил, захлёбываясь от восторга:
— Дедушка! Рыбаки изловили огромную рыбу и несут её на кухню!
Тиберий ласково погладил внука по мягким кудрям. В тусклых глазах императора мелькнула неподдельная нежность. Сеян внимательно рассматривал мальчика, вглядывался в черты детского лица.
— Вот мы и съедим её сегодня! Даже костей не оставим! — засмеялся Тиберий, подхватив внука на руки и почти сразу опять поставив его на пол: одиннадцатилетний мальчик был тяжеловат для старика. — Ну иди в сад, играй!
Маленький Тиберий Гемелл тут же умчался вприпрыжку. Дед, ласково улыбаясь, смотрел ему вслед.
— Пообещай, Сеян! — неожиданно посерьёзнев, проговорил Тиберий. — Когда я умру, ты приложишь все усилия, чтобы мой внук стал императором. Ради этого должны умереть сыновья Германика!
— Клянусь! — отвечал Элий Сеян с дрожью волнения в голосе.
XX
Элий Сеян, получив распоряжения от императора, возвращался в Рим. Галера, лавируя, входила в широкое устье Тибра. Префект претория стоял на борту, задумчиво глядя на мутные воды реки.
Его терзала давняя тайна!
… Двенадцать лет назад Сеяна, молодого и решительного, связывала дружба с Друзом, единственным сыном цезаря Тиберия.
Элий Сеян был частым гостем в покоях императорского сына. Молодые мужчины спорили о философии, о политике. Поочерёдно декламировали отрывки из «Энеиды». Увлечённо играли в кости. Пили терпкое цекубское вино. Пожирали павлинов и фазанов, бросая обглоданные кости за ворот рабам.
Они проводили вместе целые часы, небрежно раскинувшись на обеденных ложах, между свитками с мудрыми сочинениями и блюдами с лакомствами. Юная красавица Ливилла, жена Друза, часто составляла компанию мужчинам.
Ливилла, грациозно подбирая тунику тонкими белыми пальцами, присаживалась на ложе Друза. И томно откидывалась назад, покоясь в объятиях мужа, словно в удобном кресле. А блестящие, темно-карие глаза женщины в упор смотрели на Сеяна — маняще и бесстыдно.
Друз ничего не замечал. Обхватив Ливиллу за плечи, он прижимался лицом к её затылку и упоённо вдыхал запах каштановых волос. Он всецело доверял лучшему другу и любимой жене.
— Друз Цезарь! — идиллию нарушил подобострастный голос преторианца. — Император желает видеть тебя.
— Что нужно отцу? — раздражённо пробормотал Друз, отстраняя жену и поднимаясь.
— Ты надолго задержишься? — быстро спросила Ливилла. В глубине тёмных глаз женщины сверкали недобрые огоньки.
— Не знаю, моя любовь, — Друз поцеловал её в лоб. И обратился к Сеяну: — Не уходи. Обязательно дождись моего возвращения!
Ливилла отвернулась, скрывая улыбку, против воли заигравшую на губах.
Друз вышел. Эхо его шагов постепенно замирало в отдалении.
— Пошли прочь! — надменно велела Ливилла рабам.
Комната опустела.
— О, Сеян! — простонала Ливилла, прильнув к любовнику, заглядывая в его светло-серые глаза.
И Элий Сеян порывисто обнимал её, презирая самого себя за то, что попрал священные законы дружбы. Но Ливилла была так хороша! И каждый раз, оставаясь с нею наедине, Сеян впивался ртом в призывно полуоткрытые губы, мял огромными ладонями хрупкое тело под тонкой туникой. И нервно вздрагивал, услышав отдалённый шум: боялся преждевременного возвращения Друза.
Сегодня в темно-карих глазах Ливиллы стояли слезы.
— Доколе мне ещё терпеть постылого мужа? — с упрёком спрашивала любовница, прижимаясь к широкой, волосатой груди Сеяна.
— Молчи, молчи! — закрывал он ей рот поцелуями. — Ты погубишь нас обоих!
— Ласки его мне противны. Я днём и ночью мечтаю о тебе… — поспешно шептала Ливилла.
— Друз — твой муж, — пытался урезонить её Сеян. — Мне тоже больно видеть, как он тебя целует. Но что я могу сделать?!
— Я беременна, — выдохнула Ливилла, кончиком языка облизывая пересохшие губы.
Сеян поражённо застыл. Он понял, почему Ливилла сказала ему о беременности прежде, чем остальным. Прежде, чем Друзу.
— Ну, что ж, — хрипло пробормотал он. — Друз ничего не знает о нас. Он подумает, что ребёнок — от него. И будет безмерно счастлив!