Смоллвуд жестом подозвал меня.
– Вы не закончили свой сеанс связи, доктор Мейсон. Заканчивайте. Ваш приятель Хиллкрест, должно быть, удивлен задержкой, – произнес он, на долю дюйма придвинув ко мне ствол пистолета. – В ваших интересах не вызывать никаких подозрений с его стороны. Не пытайтесь хитрить. И не тяните резину.
Я так и сделал. Извинился, объяснив паузу тем, что Малеру стало хуже (так оно, думаю, и было в самом деле), заявил, что разобьюсь в лепешку, а устройство найду. Сказал, что, к сожалению, сеанс придется прервать, чтобы поскорее привезти больного в Уплавник.
– Закругляйтесь, – шепотом потребовал Смоллвуд.
Я кивнул.
– Тогда все, капитан Хиллкрест. Следующий сеанс в полдень. Даю отбой: Мейдей, Мейдей, Мейдей.
Выключив рацию, с делано-равнодушным видом я отвернулся. Но не успел сделать и шага в сторону, как Смоллвуд схватил меня за плечо. Несмотря на тщедушную фигуру, мнимый проповедник оказался поразительно силен. Он так ткнул меня в бок дулом пистолета, что я невольно охнул.
– «Мейдей», доктор Мейсон? – вкрадчиво спросил он. – Что еще за «Мейдей»?
– Сигнал окончания передачи, что же еще? – раздраженно отозвался я.
– Ваши позывные GFK.
– Наши позывные GFK. А сигнал отбоя – «Мейдей».
– Вы лжете.
Как мог я находить его лицо кротким и бесцветным? Рот лжепастора превратился в прямую жесткую линию, верхние веки едва прикрывали немигающие глаза – бесцветные твердые глаза, похожие на шары из бледно-голубого мрамора. Глаза убийцы.
– Лжете, – повторил Смоллвуд.
– Не лгу, – сердито отрезал я.
– Считаю до пяти. Потом стреляю, – проговорил преступник, не спуская с меня глаз. Ствол его пистолета еще сильнее упирался в мой живот. – Раз… Два… Три…
– Я скажу, что это значит! – воскликнула Маргарита Росс. – «Мейдей» – это международный сигнал бедствия. То же, что и SOS… Я вынуждена была сказать ему об этом, доктор Мейсон, вынуждена! – сквозь рыдания проговорила девушка. – Иначе он бы вас убил.
– Непременно, – подтвердил ее слова Смоллвуд. В голосе его не было ни гнева, ни сочувствия. – Надо бы сделать это сейчас – вы лишили нас четырехчасовой форы. Но дело в том, что мужество – это одно из немногих достоинств, которыми я восхищаюсь… Вы весьма мужественный человек, доктор Мейсон. Ваше мужество под стать вашей… э… близорукости, скажем так.
– Вам не удастся покинуть плоскогорье, Смоллвуд, – заявил я твердо в ответ. – Десятки судов и самолетов, тысячи людей разыскивают вас. Они вас найдут и повесят за смерть пяти человек.
– Это мы еще посмотрим, – холодно усмехнулся лжепастор, снимая очки без оправы. Но улыбка не коснулась его глаз, холодных и безжизненных, как кусочки витража, не освещенные солнцем. – Итак, Корадзини, доставай ящик. Доктор Мейсон, принесите какую-нибудь карту из тех, что лежат на сиденье водителя.
– Минутку. Может, потрудитесь объяснить…
– Тут не детский сад, и мне не до объяснений. – Голос Смоллвуда звучал ровно, в нем не было и следа эмоций. – Я тороплюсь, доктор Мейсон. Несите карту.
Когда я вернулся с картой, Корадзини сидел в передней части прицепа, держа в руках чемодан. Но это был не приемник в кожаном футляре, а саквояж, в котором хранилась одежда лжепастора.
Щелкнув замками, Корадзини достал Библию, сутану и головной убор священника, небрежно отшвырнул их в сторону. Затем осторожно извлек металлический ящик, как две капли воды похожий на магнитофон. И действительно, когда он осветил его, я прочитал надпись «Грюндиг». Но вскоре убедился, что такого прибора мне еще не доводилось видеть.
Сорвав обе катушки, он тоже бросил их в снег. Они исчезли во мраке, оставляя за собой кольца пленки. Наверняка в соответствии с недавними вкусами мнимого священнослужителя на ней была записана музыка Баха.
Ни слова не произнося, мы наблюдали за действиями Корадзини. Сняв верхнюю панель магнитофона, он отшвырнул и ее. Я успел заметить на нижней ее стороне подпружиненные гнезда – чем не тайники для двух пистолетов! Мы увидели ручки управления и градуированные шкалы. Такими деталями магнитофоны не оснащаются. Выпрямившись, Корадзини выдвинул шарнирную телескопическую антенну и надел головные телефоны. Щелкнув двумя тумблерами, начал крутить ручку, одновременно наблюдая за оптическим индикатором, какие устанавливаются на магнитофонах и радиоприемниках. Послышался негромкий, но отчетливый воющий звук, менявшийся по тональности и силе при вращении маховичка. Добившись максимального уровня звукового сигнала, Корадзини занялся встроенным спиртовым компасом диаметром около трех дюймов. Несколько секунд спустя, сняв наушники, он с довольным видом повернулся к Смоллвуду.