Незнакомец накинул плащ, напялил поглубже на лоб то, что называлось шляпой, подхватил ведро и, перейдя улицу, постучал в дверь дома напротив. Служанке, которая отворила ему, он сказал, что принес заказанную рыбу. Та впустила мнимого рыбака в дом, и он поднялся за нею по лестнице, на верхней площадке которой стояла очень хорошенькая молодая женщина. Завидев человека в провонявшем рыбой плаще, она тут же прижала к носу платочек. Мнимый рыбак отогнул край шляпы, и дама узнала своего любовника, который таким способом обеспечил себе доступ в дом – да так, что прислуга этого и не заметила.
Женщина тотчас же отослала служанку с рыбой на кухню и, едва они остались вдвоем, зашептала своему ухажеру, что уже много дней только и думала о том, как бы он мог проникнуть к ней в дом, но, будь проклят этот рыботорговец, его плащ воняет до того скверно, что она вот-вот грохнется в обморок. При этом она все сжимала и тискала руку мужчины и наконец потащила его в свою спальню, и они провели ночь вместе.
Императорский сын наблюдал, как плащ с талером перешел в другие руки и вместе с новым владельцем скрылся в доме. Теперь он ходил взад-вперед под окнами, ожидая нового появления заветной монеты. Он изрядно устал, и часы тянулись для него нескончаемо медленно.
Когда на востоке забрезжила заря, он увидел нового владельца плаща, который ногами вперед вылез из окошка, схватился руками за толстую ветвь грушевого дерева и, перебираясь с ветки на ветку, спустился до уровня второго этажа, а уж оттуда спрыгнул на землю. На одно мгновение в окне показалась женщина в ночной рубашке и послала любовнику воздушный поцелуй, а следом – вонючий рыбацкий плащ. Поцелуй был принят, а плащ зацепился за ветви груши и повис на них. Его владелец с видимым усилием преодолел высокую ограду и, немного поколебавшись, спрыгнул на улицу. Внизу он, морщась, долго растирал колено и ощупывал свои кости, а потом, слегка прихрамывая, пустился прочь. Плащ так и остался висеть на дереве, трепыхаясь на ветру и воняя на весь сад.
Молодой эрцгерцог не сомневался, что плащ скоро найдет нового хозяина. И действительно, в скором времени на улице показалась тележка, груженная винными бочками. Когда возчик увидел висящий на ветвях плащ, он повернул и подъехал вплотную к садовой ограде. Подцепив одежду длинным кнутовищем, он бросил ее поверх бочек и поехал дальше. Сын императора последовал за повозкой.
Ему не пришлось долго идти. Перед ночлежкой на маленькой круглой площади повозка остановилась. Рабочие с шумом разгрузили винные бочки с телеги, завели лошадей в стойло, а повозку закатили в сарай. Возчик же подхватил плащ и зашагал в сторону соседнего еврейского квартала. На Широкой улице, которая на самом деле была обычным узким и кривым проулком, он вошел в лавку торговца старой одеждой.
Чуждые ему до сих пор лица евреев, их странные жесты и деловитая суета, а равно и то, что он был вынужден торчать перед лавкой, полной всякого хлама, – все это показалось эрцгерцогу диким, кошмарным сновидением. Наверху, в Старом Граде, его исчезновение наверняка уже заметили, и теперь там, должно быть, все пришло в движение, но он знал, что никому бы и в голову не пришло искать его в еврейском квартале. Он проклинал тот час, когда по глупой самонадеянности взял этот дьявольский талер. Он не спал всю ночь, устал, проголодался, и на душе у него было скверно. Но он уже не мог отступить – он должен был видеть, в чьи руки в конце концов попадет талер.
На разъездной кухне, каких было немало в еврейском городе, он купил себе вареное яйцо, яблоко и ломоть хлеба. Но ему не хотелось больше ждать, стоя посреди шумной улицы, и он вошел в лавку старьевщика.
Хозяин, который как раз держал в руках плащ, в то время как возчик нахваливал ему свою находку, бросил на вновь прибывшего быстрый взгляд и, мгновенно оценив качество его шляпы и воротничка, изящество и чистоту одежды и башмаков, смекнул, что этот посетитель пришел в его лавку не для того, чтобы покупать или продавать, а по другой, пока еще не ясной причине. Он спросил, чем может услужить господину. Эрцгерцог попросил дозволения немного передохнуть в лавке, а заодно и съесть свой завтрак. Он сказал, что целую ночь провел на ногах и проделал длинный путь. Поэтому он позволит себе прилечь на скамью, стоявшую у стены, сняв хотя бы башмаки и пояс. Устроившись, он достал яйцо, хлеб и принялся за еду. Старьевщик же вновь обратился к возчику.
– Да что же я с ним буду делать? – спросил он, вертя в руках плащ и указывая пальцем на дыры и ветхие заплаты. – У меня в лавке и так полно дряни, которую невозможно сбыть.
– Но двенадцать-то пфеннигов он все же стоит, – предположил возчик. – Плащи нужны всем. У кого не хватит денег на новый, возьмет и такое старье.
– Ну уж не такое! – воскликнул хозяин. – Такое никто не купит, особенно сейчас, когда даже столяры и вязальщики веников носят теплые плащи с рукавами, словно какие-нибудь дворяне.
– И все-таки за двенадцать пфеннигов он пойдет, – возражал возчик. – Может, ни дворянину, ни вязальщику веников он и не нужен, но бедный человек его купит.
Старьевщик, скорчив плачевную мину, принялся снова вертеть плащ в руках.
– Ясное дело, для кидуша или хавдалы[19] он не годится, – заявил он, тем самым на еврейский манер давая понять, что он и вовсе никуда не годится. – Пожалуй, ему красная цена – выеденное яйцо. Это плащ рыбака, из него уже никогда не вытравить рыбный запах.
– Пусть это и плащ рыбака, – не отступал возчик, – но все же он стоит, – тут он чуточку поразмыслил, – хотя бы десять пфеннигов.
– Восемь, уважаемый! – подхватил старьевщик и отсчитал медяки на стол. – Восемь пфеннигов, и то я теряю на такой торговле. Но раз уж сегодня это у меня первая сделка, и поскольку я вас знаю, и чтобы вы пришли в другой раз – пусть будет восемь.
Возчик с ворчанием сгреб медяки в ладонь и тяжело затопал в открытую дверь.
Эрцгерцог, который между тем сидел на скамье и ел свой хлеб с яйцом, был очень доволен тем, что сделка состоялась и он может немного передохнуть. Если бы возчик вернул деньги, плащ продолжил бы свои странствия, и ему, как он ни устал, пришлось бы и дальше следить за талером.
Торговец швырнул плащ в кучу старой одежды, что лежала в углу. Молодой эрцгерцог достал из кармана ножичек и очистил яблоко. Пока он занимался этим, в лавку вошел человек, по виду мелкий чиновник или писарь, и пожелал купить черный кафтан с латунными пуговицами и широкими рукавами. Хозяин показал ему несколько кафтанов, но писарю не подошел ни один: этот был длинноват, тот узковат, третий – из слишком грубого сукна, а у четвертого цена казалась чрезмерной. После долгих переговоров, во время которых торгаш в своем азарте зашел так далеко, что поклялся, будто такого вот кафтана не шивал себе даже господин обер-бургграф, когда выезжал в Старый Град, писарь вышел из лавки, так ничего и не купив.
– Мне кажется, вы торгуете себе в убыток, – заметил молодой эрцгерцог, откусив от яблока.
– Себе в убыток, это верное слово, – согласился старьевщик. – А сколько работы да маеты! На двенадцать человек, которые торгуются, приходит один, который покупает. Много ущерба нам и от торгашей, которые без лавок торгуют по базарным дням с рук и сбивают цены. Да и не можем мы, честные лавочники, торговать дешево – не пускают налоги. Эх, обо всем этом можно бы рассказать не меньше, чем об исходе из Египта… Но самое скверное то, что нам не позволяют вести наши дела в христианском городе.
«Ого! Пусти-ка тебя туда! – подумал будущий император, нахмурясь. – Сиди-ка уж ты в своем гетто, а то не успеешь и глазом моргнуть, как начнутся беспокойство и затруднения властям вместо порядка и доброго мира…»
Вслух же он сказал, чтобы утешить старьевщика, стишок, который частенько слыхал в детстве от старого слуги в замке: