На рассвете в городе объявили воздушную тревогу.
— Хорошо день начинается, — заметил Лаци.
Когда жители скрылись в бомбоубежище, Лаци подошел к двери. Над городом показалось несколько эскадрилий штурмовиков и двухмоторных бомбардировщиков. Зенитки открыли по ним огонь. Несколько штурмовиков отделились от общего строя и, ведя огонь из автоматических пушек, пошли в пике на зенитные батареи. Так повторялось несколько раз, пока зенитки не замолчали.
«Это уже настоящая осада Будапешта», — подумал Лаци.
Самолеты сделали еще один заход. Земля гудела, дребезжали стекла в окнах. У одного из самолетов загорелся левый мотор. Из него вырвалось ослепительное желтое пламя.
Лаци с замиранием сердца следил за самолетом и думал: «Только бы дотянул, а там уже свои, пилоты могут спрыгнуть с парашютом. Каким мужеством и хладнокровием должен обладать пилот, чтобы сидеть в тоненькой кабине из плексигласа над городом противника, когда в тебя стреляют зенитки, а тут еще мотор горит!..»
Вечером пришла Магда. В корзине под тряпками она принесла горшок с фасолевым супом, кусок черного хлеба, сало и копченое мясо. Все это тетушка Риго прислала парням на завтрак и обед.
— Мама сегодня целых полдня простояла в очереди за фасолью. И нужно же было случиться так, что через несколько домов от лавки осколком снаряда убило женщину и ребенка. А после обеда она стояла в очереди за хлебом. Стояли они стояли, и вдруг подъехали гитлеровцы на грузовике и забрали весь хлеб. Женщины чуть было не разорвали пекаря на куски, но что он мог поделать… Домой мама пришла вся в слезах.
— А это что? — спросил Лаци, показывая на кусок черного хлеба.
Магда сначала растерялась, но потом быстро взяла себя в руки.
— В хорошем доме всегда должен быть запас на черный день…
Разве могла Магда признаться, что в этом куске, оставленном доброй старушкой специально для Лаци, и вчерашний и сегодняшний ее паек.
Ребята ели фасолевый суп, в котором не было ни кусочка мяса, и хвалили его, хотя он с трудом лез в горло.
А Магда все рассказывала и рассказывала о событиях в городе. Власти хотели было очистить Чепель от рабочих, но те забастовали и остались на своих местах. Нилашисты озверели еще больше. Что ни день, то новые облавы. На площади Петефи они поймали какого-то дезертира и тут же расстреляли его. Несчастный бежал домой из Эстергома.
— Если бы у людей было оружие… — проговорил Лаци, и его рука с ложкой замерла на полпути: снова перед его взором встало туманное осеннее утро, когда его выведут во двор, чтобы расстрелять.
— Хорошо бы достать настоящие документы, такие, как были у ребят из группы Шомоша, — заметил Йене. — Вот то документы! С ними человек может побродить, увидеть что-то, а не сидеть взаперти, как крот…
— Это верно, — перебил друга Лаци. — Нет ли известий от братьев Шомошей?
Магда покачала головой:
— Тетушка Риго тоже интересовалась, спрашивала дядюшку Шомоша, но и он ничего не знает. Да и откуда ему знать?
— Хотел бы я находиться в такой же безопасности, как эти двое ребят… Смелые ребята, упрямые. Уж если что взбредет им в голову, они так и сделают.
Магда собрала посуду и надела пальто.
— Уже уходишь? — с болью в голосе спросил Лаци.
— Мне пора, дорогой… Мама волнуется, как бы со мной чего не случилось. Темень такая, а мне придется идти через луг, что возле озера. Знаешь, там обычно ни души, одни цапли разгуливают по болоту…
— Об этом я не подумал. Торопись. — Лаци встал и, подойдя к девушке, добавил тоном, не терпящим никаких возражений: — До ворот я тебя провожу.
— Хорошо, — согласилась Магда.
Она шла первой. Выйдя во двор, остановилась, прислушалась и только потом позвала:
— Можешь идти.
Лаци выскользнул из комнаты и прижался к стене дома. Остановившись в самом темном углу двора, они начали целоваться.
— Я все время думаю о тебе, — шепнул Лаци. — Как было бы хорошо, если бы не этот Йене…
— Наберись терпения… Еще столько будем вместе, что надоем тебе.
— Никогда!
— Тсс… тихо, ты, глупый, кричишь, словно осленок, когда он есть просит…