— Ну и что с ним стало?
— Что стало?.. Лежит возле танка да стонет…
— Ну а ты?.. — не выдержал Мартин. — Может, он еще живой…
— А что я один мог сделать?.. Смел ли я?.. Кто на такое отважится… Вражеский солдат все-таки… не свой.
— Черт бы вас побрал! Дали бы бедняге воды или еще чего-нибудь! — нервно выкрикнул Мартин. — Так чего же мы тут стоим как истуканы? Пошли, люди!..
Советский солдат был молод. Он лежал лицом вниз. Дядюшка Мартин осторожно перевернул его на спину: гимнастерка в крови, лицо выпачкано грязью и копотью. Солдат был без сознания. Люди недоуменно переглядывались, не зная, что делать.
— Ну что вы уставились, черти! Солдат как солдат! Несите быстрее воды! — закричал Мартин.
— Кокаш уже несет, — проговорил Ижак.
— Если в живот ранен, воду давать ему нельзя! — с тревогой в голосе проговорила: тетушка Юнг.
— Откуда тебе известно, что он ранен в живот! — прикрикнул Мартин на тетушку Юнг, но ремень раненому все же расстегнул. На животе никаких следов ранения не было. Рана была в груди.
— Поблизости и врача-то нет, — сказал Ижак. — Нужно внести его в дом, перевязать.
— Военного врача нужно найти, — посоветовала тетушка Фаркаш, — он ведь военный…
— Но он русский. Они на своих танках стреляли по нашим, об этом вы забыли? Думаете, наши так просто… — с прерывающимся от волнения голосом говорила тетушка Юнг.
— Ну и надоела же ты со своей болтовней, — перебил ее Мартин.
— Лучше будет, если женщины уйдут отсюда, — сквозь зубы процедил Пишти.
Тетушка Юнг открыла было рот, чтобы взорваться, но тут же закрыла его — от возмущения у нее перехватило дыхание.
«Здесь, на улице, на венгерской земле, лежит какой-то русский, а ей еще говорят, что…» — Лицо женщины так побагровело, что Кокаш испугался, как бы бабу не хватил удар.
Мартин дал солдату попить, и тот открыл глаза.
«Похож на Николая, внука старого Москаленко, — подумал Мартин. — Только тот немного старше».
— Если втроем возьмем, спокойно донесем его до дома Кокаша: один будет держать за плечи, другой — за ноги, третий — за поясницу, — задумчиво сказал Мартин.
Ему никто не ответил. Мартин удивленно поднял голову и заметил, что все были заняты другим: высматривали что-то на пашне.
По тропинке, что бежала с поля между домов, шел гитлеровец. Увидев русского солдата, он грубо оттолкнул плечом тетушку Юнг и сорвал с плеча карабин.
Мартин подлетел к немцу и закричал:
— Что ты делаешь?! Он же раненый! Не видишь разве?! Это раненый!
Тетушка Фаркаш заслонила раненого грудью и замахала на гитлеровца руками.
— Убери ты свою винтовку! Креста на тебе, что ли, нет? Как ты можешь стрелять в бедолагу…
Гитлеровец растерялся.
— Зверюга! Как же можно убить безоружного! — негодовал Ижак.
— Беги за танками, там и геройствуй! — прошипела тетушка Юнг.
Жители тем временем вплотную окружили раненого русского.
Пробормотав что-то, гитлеровец повесил карабин на плечо и пошел прочь.
Раненого перенесли в дом к Кокашу. А когда некоторое время спустя мимо дома проезжали венгерские солдаты, жители упросили их взять раненого и отвезти на санитарный пункт. Русского положили на повозку и повезли.
Дядюшка Мартин пошел домой.
— Как ты думаешь, отец, он выживет? — с тревогой в голосе спросил Пишти.
— Бог его знает, сынок… А что еще можно было сделать? Столько людей видело это, ото всех не спрячешь… Да и кто осмелился бы на такое? Всю семью в расход пустить могут… А если через час он умер бы?..
Пишти не знал, что ответить отцу, и промолчал, хотя вид у него был явно недовольный.
Янош Мартин вздохнул.
У него никогда не было желания стать героем. «Лучше быть живым зайцем, чем мертвым львом», — не раз говорил он своим сыновьям, когда те приставали к нему с расспросами о войне, ожидая увлекательных рассказов о героических событиях. То же, что отец рассказывал о годах, проведенных им на фронте, лишало войну романтического ореола, а боевые действия представали перед мальчиками как тяжелая и неприятная работа. А ведь Янош Мартин был здоровенным детиной, храбрецом. Дети недоумевали: почему их отец вернулся с фронта без медали «За храбрость»? По-настоящему Лаци понял своего отца только тогда, когда сам стал принимать участие в рабочем движении. Разумеется, младший по возрасту Пишти смотрел на отца глазами подростка, анализировал каждый его шаг и, как правило, не одобрял. Живым примером мужества и стойкости был для Пишти его старший брат Лаци, который не испугался ни тюрьмы, ни пыток и стал членом молодежной подпольной организации. Теперь он ловко избежал службы в хортистской армии и, как надеялся Пишти, совершал сейчас героические дела… Несмотря на рассказы Магды о брате, в которых все было просто и обыденно, Пишти считал, что на самом деле брат делает что-то очень важное и героическое. Разумеется, спрашивать об этом не стоит, так как ему все равно правду не скажут. Пишти знал, что коммунисты умеют хранить тайны.