И вдруг Хайагоша осенило. Конечно, этот парень приходил к нему со старым Рабицем, ему тогда еще бросилась в глаза его физиономия. Зная, что Рабиц сидел по делу коммуны и что положение у него незавидное, Хайагош нанял его, рассчитывая заплатить меньше.
Зазвонил телефон. Рабиц снял трубку:
— Да, это я. В секретариат? Хорошо, сейчас буду.
Рабиц надел шинель и, повернувшись к Хайагошу, бросил:
— Чтобы к моему приходу все было написано!
Хайагош остался в комнате один. Однако ни одного слова больше он так и не написал.
Примерно через час в комнату зашел какой-то лейтенант.
— Это вы, господин Хайагош? — спросил вошедший.
— Так точно, я.
— Извольте следовать за мной.
— Но я еще…
— Сейчас это не важно.
Когда они сели в «джип», лейтенант угостил Хайагоша сигаретой. Хайагош боялся ловушки, но в то же время в нем теплилась надежда. Выкурив сигарету, он почувствовал себя лучше.
— Куда вы меня везете, осмелюсь покорнейше спросить?
— В госсекретариат. Да бросьте вы наконец это свое «покорнейше»… Я ведь вам в сыновья гожусь.
Хайагош остаток пути молчал.
— Если разрешите, я пойду первым, — проговорил лейтенант, когда они вылезли из машины.
— Как вам будет угодно.
Они вошли в комнату на первом этаже. У окна, лицом к свету, стоял высокий мужчина. Услышав шаги, он повернулся:
— Добрый день, господин Хайагош. Как поживаете?
Мужчина по-дружески пожал Хайагошу руку. Лицо его показалось владельцу мастерской очень знакомым — продолговатое, худое. Крупная прядь волос спадает на лоб, взгляд острый и в то же время добрый.
— Не узнаете меня? А ведь мы с вами уже встречались, и не где-нибудь, а в Маргитвароше. Я Фюлеп — секретарь одной парторганизации компартии.
— Конечно, конечно! — воскликнул Хайагош, хлопая себя по лбу, хотя фамилия эта ему абсолютно ничего не говорила.
— Однажды я покупал у вас пуловер жене, у вас тогда как раз был этот идиот Маркович. Я еще тогда не удержался и вмешался в разговор, когда Маркович начал взахлеб говорить о новом секретном чудо-оружии гитлеровцев. Мне тогда очень понравилось, что вы ничего не сказали, только молча покуривали сигару и загадочно улыбались.
— О, да! Конечно, я очень хорошо это помню! — воскликнул Хайагош, хотя на самом деле он этого случая не помнил, да, откровенно говоря, он и самого Фюлепа не помнил. Мало ли покупателей бывало у него в лавке, считай полгорода, всех не упомнишь. — Вот это встреча!
— И она не случайна. Мы вас долго разыскивали.
У Хайагоша перехватило дыхание, и он застыл на месте.
Фюлеп начал крутить цигарку. Предложил закурить и Хайагошу. Тот до сих пор презирал всех курильщиков, за исключением тех, кто курит сигары, но на сей раз он с радостью согласился на самокрутку.
— Хороша махорочка, не правда ли? — спросил Фюлеп и с сожалением посмотрел на Хайагоша, цигарка которого готова была рассыпаться. — Правда, с непривычки дерет в горле, но постепенно привыкаешь.
— Это верно. В такое время лучше махорки и табаку ничего не бывает, — льстиво согласился Хайагош.
— Да что же мы тут стоим, пойдемте-ка лучше ко мне, — предложил Фюлеп.
Они прошли в гостиницу. Вошли в хорошо натопленную комнату Фюлепа. Хозяин сразу же выставил на стол бутыль самогонки.
— Не ахти какая палинка, но, как вы только что сказали, в такое время и это хорошо. — Фюлеп наполнил рюмки. Вынул колбасу и буханку крестьянского хлеба. — Ну, выпьем по маленькой! Ваше здоровье, господин Хайагош! Давайте еще по одной, чтобы почувствовать вкус! Ваше здоровье!
Хайагошу показалось, что у него глаза на лоб лезут. Такой крепкой самогонки он никогда еще не пил: внутри все так и обожгло. Вторая рюмка прошла лучше, а третья показалась не хуже французского коньяка.
— Знаете, был у меня один приятель… Он каждое утро, прежде чем идти на работу, выпивал пятьдесят граммов палинки. Здоровый был мужчина. А однажды корчмарь по ошибке налил ему купоросу. Перепугался бедняга: что-то теперь будет? На следующее утро зашли мы с другом в корчму. Он подходит к корчмарю и говорит: «Налейте-ка вы мне вчерашней палинки, уж больно хороша была!»
Хайагош захохотал, даже хлопнул себя по коленям, а на глазах у него показались слезы: